Мальчики

Мы продолжали стоять как идиоты. От неё исходило такое… В общем, от неё исходило. Она излучала, вот что я вам скажу. Слушайте, я вообще-то ухарь-самец с приличной выслугой лет. Бывалый рыбак за русалками. На рыбе вырос, наживку на крючки насаживал, в Астрахани созревал, а женщины в Астрахани – ух! Отдельный сюжет и отдельное мощное течение в моей жизни. Умею смотреть, умею не терять головы, умею оценить и даже словами описать – что конкретно вижу. А вот то, что я видел сейчас…

В ту минуту, когда, распахнув дверь, полуголая девушка-арлекин возникла на пороге, уставясь на нас безмятежными крапчатыми, как бы татуированными глазами, – у меня бы и слов не хватило её описать. А анализировать там что-то, формулировать… Это потом я понял, что её расписное тело напомнило мне тюлевые кружева незабвенного Летнего театра моего детства. Это потом, в нашу первую ночь я прочитал узоры на её теле: переплетения рыб – гибких и сильных, бьющих хвостами рыб…

Жорка рядом со мной прошелестел:

– Мы… э-э… по делу.

– А, да? Ну, проходите!

Она повернулась и пошла по коридору вглубь квартиры, не оглядываясь, не проверяя – где и кто там плетётся сзади, – видимо, подразумевая, что мы должны двинуться следом. Шла себе, не то чтобы явно демонстрируя эти свои ноги – одну лепную-алебастровую, другую расписную-парчовую, – но и давая понять, что сезонных скидок тут не будет, ребята, не стоит надеяться, и цену вы, братцы, оба заплатите высокую и сполна. Всей своей жизнью.

Я переступил порог, шагнул в прихожую и обернулся на Жорку.

Он по-прежнему стоял столбом, и в глазах его удалялось по её фигурке.

Я как-то разом всё понял, бывают такие самоубийственные прозрения. Всё понял про нас троих. А она – вернее, её двойник в его глазах – всё удалялась, погружаясь в глубину его сознания, в самое подземелье его тайниковой души, чтобы уже никогда, никогда – проклятье! – оттуда не выкарабкаться…

Глава шестая Бухара

1

…Она изжелта-бурая, тёмно-песочная, глиняная, обожжённо-кирпичная, с проблесками прохладной бирюзы: кайма на башне минарета или купола́ медресе Мири-Араб, висящие над городом, как два голубых дирижабля. Высокий прямоугольный пештак медресе изукрашен резьбой с изречениями Пророка и тоже облицован сине-зелёной майоликой – как и сдержанно-благородный Чор Минор, чьи башни по углам здания, каждая в блестящей лазоревой шапочке, четырёхпало тянутся к Аллаху.

Отец «эту азиатчину, бред арабской вязи» терпеть не может, называет «декорациями к опере «Аида». Говорит: «Это всё тот же Египет, и мы там уже были…»

Но Ицику нравится «азиатчина», нравится стремительная стрельчатая арка медресе, его просторный внутренний двор со стенами, облицованными глазурованными плитками. Когда утренний луч принимается сослепу их ощупывать, плитки бликуют всеми оттенками синего и лазоревого, и тогда двор медресе кажется огромным хаузом, заполненным прозрачно-зеленоватой водой.