Мальчики

Это была не просто работа, не просто сложная и утверждающая его работа, не просто битва за право ощутить себя продолжателем, наследником, владетелем инструментов и знаний. Это было время, когда рядом с собой он чувствовал ежеминутное присутствие отца, слышал его голос, понимал малейшие изменения в его настроении; а память, очнувшись, озаряла давние эпизоды и разговоры.

– Старые часы полагается разобрать, ингелэ, – чуть монотонно, потому как сосредоточенно, звучал голос Абрахама, – полагается разобрать их, прочистить, промыть все детали и станины, затем собрать и смазать. Сложный и рискованный процесс: можно и не попасть, знаешь ли, в ту комнату, из которой вышел минуту назад. А потому каждый твой нерв должен быть нацелен на точность запоминания: важен порядок действий и даже порядок прикосновений. Бывает, необходимо менять или изготавливать отдельные части, делать ремонт пружин, осей колёс, вставку зубьев… Если в механизме ничего не сломано, я промываю его бензином, продуваю сжатым воздухом, смазываю и снова продуваю, чтобы убрать остатки масла. Никогда не отмахивайся от этой нудной работы, она себя окупает.

Если у тебя на руках многоструйная конструкция, сначала разберись, познакомься. Это как с человеком: прежде чем делать выводы, узнай всё о его характере и даже о его родне. Часы со струнным боем, они сильно отличаются друг от друга. Разнообразие огромно… Главное отличие: получасовые и четвертные. Получасовые мало отличаются от спиральных механизмов, только звук богаче: 4–5 молоточков бьют по 4–5 струнам. Мило, приятно на слух… но воображения не поражает. А вот четвертные механизмы! О, они бьют каждую четверть часа другую мелодию: в 15 минут – 4 удара, полчаса – 8 ударов, три четверти часа – уже 12 ударов, и это, скажу я тебе, чуть не симфония. Ну, а в ровный час… в царский час раздаются 16 торжественных ударов, после чего другая группа молоточков подхватывает торжество и отбивает количество часов по другим струнам. Этот бой называют «бигбеновым», так устроено большинство немецких часов, прародителем которых был настоящий гений… Подскажи-ка его имя, Ижьо?

– Густав Беккер! – выпаливал Ижьо.

– Именно, сынок! Теперь струны, – продолжал отец. – Ты знаешь: они бывают прямыми и спиральными. Вот смотри сюда, видишь? Спиральный узел, он имеет один молоточек и простое устройство спуска. Достоинство: компактность, струна обычно крепится к самому механизму… Но это в дешёвых случаях. В более аристократических часах работают две группы струн с разных сторон. Сейчас ты мне назовёшь, которые из наших часов в гостиной говорят «бигбеновым» боем.

…Он вспомнил себя восьмилетнего, тощего настолько, что задница легко умещалась на одном табурете с отцом.

– Это что за крылышки, папа? Трепещут, как бабочка.

– Крылышки?! – насмешливый ласковый голос отца. – Это воздушный, или центробежный тормоз. Без него молоточки будут бить с невообразимой скоростью. Эти самые «крылышки» обеспечивают плавность спуска, то есть скорость и ритмичность мелодии. Часы с боем – всегда сюрприз, всегда загадка, иногда – коварство, а порой – ужасное расстройство, ведь самое сложное в них потом – отрегулировать бой. Как бы ты ни старался, в результате ремонта всё меняется, и надо восстанавливать не только точность боя, но и саму атмосферу, ведь через бой раскрывается… личность часов: настроение их, грусть. Непременно грусть: ведь своим боем часы отсчитывают время жизни их хозяев…

Как странно работает память: иногда она прячет событие за ненадобностью в какой-нибудь глубокий карман. И вдруг извлекает его, будто высвечивает лучом фонарика: ярко, подробно, во всех словах и жестах. Все эти недели, работая над часами, Цезарь вёл нескончаемый диалог с отцом. Советовался, иногда и возражал возбуждённым шёпотом. И вновь Зельда, разбуженая его голосом, поднимала голову с подушки: «Сыночку, что ты там всё бормочешь, бормочешь… Ты так устал! Ложись уже, koteńku…»

Но как он мог прервать такой подробный, такой необходимый ему разговор с отцом!

– А помнишь, папа, однажды ты ремонтировал часы одной пианистке? Они тоже были со сложным боем. Починил, а она недовольно так: «Мои часы раньше иначе били!» И ты не рассердился, и спорить не стал, только спросил: «А как было раньше?» Она достала помаду из сумочки, начертила ею на салфетке нотный стан и ноты на нём: вот так было! И, помнишь, ты пошел в чайную «У жирного Йосека», чтобы пианист набренчал по этой салфетке правильный бой? Дважды ходил! Пришлось тебе повозиться. Но она осталась довольна!

…День, когда часы отбили своё первое возрождённое время, он помнил всю жизнь: звон колокольцев (нежно восходящее и затем нисходящее арпеджио), затем секундная пауза, и ровный отрешённый голос стеклянно отсчитал двенадцать раз…