Мальчики

А котёнок мгновенно стих, будто попал на своё законное место, где ему и положено отныне произрастать.

Кстати, первое время он там и сидел, за пазухой у Цезаря Адамыча, – довольный, сытый, в тепле, удовлетворённо мурчал. Был оттуда выдворен исключительно по стремительному набору веса. Таскать его уже стало несподручно. «Это как же африканские бабы всё время на себе своего дитятю таскают», – удивлялся Цезарь Адамыч.

Вырос Моисей в матёрого котищу, красоты немыслимой, зеленоглазой. Рыжим был, с крахмально-белой манишкой, с небольшими ушками на круглой уютной башке и сумеречными глазами такой силы мысли, такого пронзительного инопланетного ума, что оторопь брала в них смотреть.

Характерец имел паршивый, обладал, что называется, лидерскими качествами. Скажем проще: вытворял что пожелает. Кепки ему, гаду, недоставало и папиросы в зубах. По стенам лазал, как крыса. А мух ловил прям-таки залихватски: смахнёт в лапу, затырит, глаз прищурит и по одному коготку раскрывает пухлую ладонь: «Ах, ты ещё жужжишь, жива ещё, зараза?!» Хлоп – ловушка запечатана! В конце концов выкинет задушенную козявку, и пошёл по своим делам. Никогда эту дрянь не жевал, брезговал. «Что, парень, не кошерно тебе?» – спрашивал хозяин.

Заповедную зону кухни – тот уголок в комнате, где стояли газовая плита, холодильник и круглый стол с двумя стульями, – требовалось от Моисея охранять. Он умудрялся из кипящей кастрюли каким-то необъяснимым образом таскать куски мяса-рыбы.

(Впрочем, Цезарь Адамыч, адвокат кошачьего дьявола, повторял, что Моисей не вор, а добытчик, что, будь он человек, стал бы уважаемым медвежатником.) Двери этот кот открывал виртуозно: просто повиснув на ручке. Когда хозяин заменил ручку с рычага на круглую, Моисей разбегался, прыгал и, упершись задними лапами в дверь, передними крутил ручку в правильную сторону.

Единственно, чего он в жизни своей боялся, – улицы. Раза три, когда заболевал и Цезарь Адамыч трамваем ехал с ним к ветеринару, утыкался мордой в шею хозяина, закрывал глаза и непрерывным рокотом в отчаянии стонал.

«Его можно понять, – говорил Цезарь Адамыч, успокаивающе похлопывая кота по загривку, – он спасся из египетского плена, и кругом проклятые египтяне…»

Момент, когда процессия – впереди «поляк» с котёнком, позади Жорка с тяжёлым секатором – переступила порог входной двери, такой же синей и массивной, как ставень на окошке, – этот момент (всю жизнь потом считал Дызайнэр Жора) стал важнейшим в его судьбе. Даже более важным, чем день, когда бог, или кто-там-он-есть, нашептал в ухо Тамаре неотменимый приказ: ехать в Солёное Займище, отбить у пастуха Матвеича чужого и абсолютно не нужного ей пацана и привезти его в Астрахань.

– Вон, ящик видишь? – «Поляк» кивнул в угол. – Найди там соответственную ячейку и уложи инструмент.