Мальчишка-командир

— Ну, командир, даешь! — хмыкнул Демиденко. — Братан у меня старший воевал в мировую. Ногу ему оторвало. А у братана приятель был, Филя. Ладанку серебряную носил на груди. С этой ладанкой дед его вроде три войны прошел — и ни единой царапины. Отправился Филя на кухню за чаем, а его шальная пуля хлоп! Вот тебе и ладанка! — Демиденко оглянулся, желая понять, какое впечатление произвел его рассказ, и начал сворачивать «козью ножку».

Все, грустно посмеиваясь то ли над рассказом Демиденко, то ли над пожеланием Голикова, принялись затягиваться и прикуривать друг у друга. Голиков выждал, пока бойцы отсмеялись. Этой выдержке он научился на митингах, когда приходилось вести разговор с громадной толпой.

— Насчет ладанки ничего сказать не могу, — наконец ответил он. — Может, ладанка в самом деле обладала волшебной силой и спасала от пуль. А может, люди просто верили, что она спасает от пуль, и это помогало им стойко вести себя. А храбрый человек реже гибнет, чем трус. Но что существуют секреты, как остаться на войне живым, — это совершенно точно. Я от многих слышал.

— Какие? — заволновались бойцы. — Все-таки божье слово? Или под рубаху надо что-то класть?

Даже Демиденко, вроде продолжая насмешливо улыбаться, остановил напряженный взор на Голикове. Голиков вышел в сени, выпил там целый ковш холодной воды и вернулся.

— Я почему знаю, что секреты существуют, — через полминуты продолжал он, — по линии матери у нас в роду все офицеры.

— Так вы белая кость и голубая кровь? — не удержался Демиденко.

— Наполовину... Так вот, у матери в роду за пять-шесть поколений — а сколько войн прошло! — никто не был убит не то что в бою — даже на дуэли, когда стреляют с пятнадцати шагов из огромного пистолета, где каждая пуля размером с орех.

— И вы этот секрет знаете? — не выдержал Актрысов.

— Не успел узнать. Дедушка проклял маму за то, что она без его благословения вышла за моего отца. Дед недавно умер и унес фамильную тайну с собой.

— Жаль... — пронеслось по комнате. — Знать бы такой секрет.

— Но у меня есть другой дедушка, Исидор Данилович, со стороны отца, — продолжал Голиков. — Он отбухал солдатом двадцать пять лет. И вот дедушка Исидор, провожая меня, на прощанье кое-что шепнул... — Аркадий замолчал.

— Что же он вам шепнул? — спросил молодой боец из новобранцев, с полосой ожога на щеке.

На лице Голикова появилась растерянность.

— Не догадался спросить, можно ли передавать другим. Скажу, а вдруг секрет потеряет силу?

— Нет уж... Вы сами говорили: судьба, мол, одна...

Голиков сделал вид, что в нем борются разноречивые чувства, и махнул рукой: мол, была не была.

— Дедушка сказал: «Я потому, внучек, остался живой, что соблюдал на службе и на войне три завета. Первый — береги на походе ноги. Аккуратно их заматывай портянками. Непременно мой на привале, чтобы не натереть и чтобы не сопрели, потому как запасных у солдата нет».

Одобрительный смешок скользнул по избе.

— Второе, что велел дед: «Береги винтовку. Недоешь, недопей, а винтовочку протри, смажь и поставь в сухое место. И боже тебя упаси ее обо что стукать — и она тебя в бою не выдаст».

— А у нас тут некоторые прикладами гвозди забивают, — произнес из темноты молодой и веселый голос.

— Да тише ты! — осадили его. — А что еще?

— Последнее, что велел дед: «Окапывайся! Где бы командир ни крикнул тебе: «Ложись!» — если, конечно, противник неподалеку, — вынь лопаточку и начни копать ямку. И мать- земля завсегда тебя от пули или осколка сбережет».

...Деда Исидора Голиков видел последний раз перед войной 1914 года. И весь разговор в избе был чистой импровизацией.

На следующее утро взвод старательно разбирал, чистил, смазывал винтовки и пулемет. А на занятиях в поле комвзвода показывал, как лучше всего рыть окопы. И хотя лопата была для большинства инструментом знакомым, к советам и показу командира все внимательно присматривались и прислушивались. Голиков радовался возникшему взаимопониманию, но тут в полк прислали обувь. Взводу досталось всего четыре пары. Голиков велел построиться.

— Чего строиться? — обступили его бойцы. — Так не видно, что ли? А ботинки какие — русские или английские?

— Стройтесь, буду осматривать, у кого какая обувь.

Взвод построился, но волна глухого раздражения прокатилась по шеренге. Красноармейцы недоверчиво и недружелюбно смотрели то на командира и на каптера, усевшегося с новенькими желтыми ботинками, то на свои собственные ботинки или сапоги — у большинства с оторванными подметками, где из щелей торчали мокрые портянки.

— Товарищи, — сказал Голиков, — почти всем одинаково нужна обувь, поэтому я отберу из вас тех, у кого ботинки самые плохие, а вы уже метнете жребий между собой.

— Зачем отбирать? Пускай все тянут, — раздались голоса.

— Для чего жребий? Ты так давай. Рази не видишь, у меня одного ботинка вовсе нет.

— Заткни глотку, черт, куда ты его дел? Еще вчера был?

— Вчера был, а сегодня совсем разорвался.

— Давай, чтоб на всех обувка была! — крикнул кто-то.

— В штабах все поодетые. Портянки ни у кого из дыр не торчат!

— Не пойдем в бой без ботинок. На всех пускай присылают!