Мальчишка-командир

— А здесь все собаки на таких цепочках. Так, может, они тоже, — он с издевкой улыбнулся, — ваши? Карабин числится за мной.

— Отлично, — обрадовался Голиков. — Мой тоже был на меня записан. Давайте сравним номера. Мой номер 126372-й. А номер вашего?»

На лице ординарца появилось глуповато-растерянное выражение: номера он не знал и скосил глаза, надеясь прочесть его, но для этого карабин нужно было снять с плеча.

— Мой — и всё, — заявил ординарец. — И нечего смотреть номер.

— Нет, все же давайте проверим, — вмешался Вальяжный. — Если здесь ошибка, мы просто перед вами извинимся.

Ординарец, сообразив, что попался, лениво, не глядя в глаза, снял оружие с плеча и протянул Вальяжному, продолжая, однако, держать за собачью цепочку.

— Повторите, Аркадий Петрович, номер, — попросил комиссар, взглянув на несколько цифр, выбитых возле затвора. — Да, все точно — 126372. Карабин этот ваш.

— Ну и что? — обозлился ординарец. — Я карабин этот выменял за маленький дамский пистолетик.

— У кого? — спросил Вальяжный.

— Не помню у кого.

— Вечером карабин был у меня в руках, а пропал рано утром, на рассвете. И вы уже не помните, с кем менялись? — прищурив глаза, спросил Голиков.

— Забыл, — ответил ординарец, перекидывая оружие через плечо. Должность порученца командира полка обеспечивала ему немалой силы защиту и ставила в особое положение даже перед комсоставом.

— Вот что, парень, я скажу тебе, — разозлился и терпеливый Вальяжный, — или ты немедленно вернешь карабин, или я пишу рапорт в особый отдел. Пусть особисты разбираются, как ты его достал и на что выменял.

У ординарца посинели губы: такого поворота он не ожидал и начал торопливо снимать карабин, но цепочка попала под пряжку ремня от сабли, и парень не мог ее высвободить.

— Больно мне нужен ваш карабин, — бормотал он, но пальцы его не слушались.

В этот момент с комиссаром полка Зубковым подъехал Молодцов.

— Почему вы, товарищи, не со своими бойцами? — обратился он к Голикову и Вальяжному.

— Сегодня ночью, — ответил Голиков, — из ротной повозки пропал мой карабин. Он записан на меня. А сейчас мы с комиссаром Вальяжным установили, что карабин находится у вашего ординарца.

— После разберемся, — торопливо ответил Молодцов. — Возвращайтесь в роту.

Ординарец, который снял, наконец, карабин, при этих словах опять торопливо повесил его на плечо.

— Хорошо, — согласился Голиков. — Только я бы хотел забрать свой карабин.

— Пусть заберет, — вмешался комиссар полка Зубков.

— Вы слышали мой приказ вернуться к роте? — повысил голос Молодцов.

— Есть вернуться к роте, — ответил Голиков.

Ему показалось странным, что комполка сделал вид, будто кража оружия — вещь, которая не стоила внимания. Но с другой стороны, что, если Молодцов хотел сначала поговорить с ординарцем?

Комроты и Вальяжный повернули коней. Краем глаза Голиков заметил, что Молодцов ожег ординарца злым взглядом — и парень сразу пришибленно сник. Похоже, ординарец влипал в подобную историю не впервой...

Вальяжный и Голиков присоединились к своим бойцам. Колонна тронулась. Молодцов, сидя на кауром породистом, до блеска отмытом жеребце, пропускал мимо себя полк. Когда с ним поравнялась четвертая рота, Молодцов небрежно, барственным голосом произнес:

— Голиков, ко мне!

Аркадий повернул коня и остановился перед командиром, его начальником штаба и полковым комиссаром.

— Голиков, — заявил Молодцов, — ставлю вам на вид, что вы не умеете себя вести.

От неожиданности Голиков вздрогнул. Он точно знал, что ничем не заслужил такого грубого замечания при всех. От обиды и гнева он покраснел. Рядом шли маршем его красноармейцы. Всего два дня назад он делил с ними тяготы сидения в горах. А сейчас они могли подумать, что бестактное замечание Молодцова справедливо или что ротный, который не робел в бою, готов снести любое оскорбление от начальства.

Сдержав себя, чтобы не вспылить, Голиков ответил:

— Товарищ командир полка, призываю вас быть вежливее.

— Кто ты такой, чтобы меня призывать? — громко, с издевкой спросил Молодцов и в бешенстве начал раскручивать казачью нагайку — короткую, толстую, со шлепком на конце. Даже на лошадином боку ее удар оставлял заметный издали след.

Молодцов продолжал раскручивать плетку, и продолговатый ее шлепок замелькал перед самым лицом ротного, создавая слабый теплый ветер. Голиков хотел отклониться, отвести лицо, но комполка принял бы это за испуг.

— Товарищ Молодцов, — твердым голосом, раздельно произнося каждое слово, повторил Голиков, — я еще раз...

— Да я тебя пристрелю, — закричал Молодцов и, выпустив рукоять плетки, которая повисла на ремешке, стал дергать крышку кобуры.

— В таком случае вы пойдете под суд! — запальчиво ответил Голиков.

С малых лет его приучали, что человек должен дорожить своим достоинством. Конечно, армия — не родительский дом, но ведь армия была уже не царская, где с достоинством подчиненных не считались...

Молодцов дергал крышку кобуры, забыв отстегнуть ремешок, и потому не мог выхватить наган.