Мальчишка-командир

Рука Голикова потянулась к маузеру. Одно движение — и пистолет оказался бы в его руке, а стрелять он мог не целясь. Но Голиков молча крикнул себе: «Не сметь!» — и убрал руку. Ему могли простить многое, но оружия, направленного на командира, даже если это самодур, ему бы не простили никогда.

И Голиков не шелохнулся, когда Молодцов выпростал наган. Не сделал ни малейшего движения, когда увидел направленный на себя ствол и заметил, как дрогнула и начала медленно отходить назад собачка курка. Голиков знал, что курок, отойдя до известного предела назад, срывался, боек ударял в капсюль патрона. Наган потому и назывался самовзводом, что взведение курка и выстрел производились одним нажатием пальца.

— Молодцов, что вы делаете?! — закричал наконец комиссар Зубков.

Комполка ожег Зубкова таким же взглядом, что и час назад ординарца, и опустил наган.

— Командиром четвертой роты назначаю Вальяжного, — заявил Молодцов. — Голиков, вы арестованы, сдайте оружие, отправляйтесь в обоз. И благодарите бога, что я не пустил вам пулю в лоб.

Перед глазами Голикова еще маячили темное отверстие наведенного на него ствола и подрагивающая собачка взводимого курка. Но Молодцову спектакля со «смертельным номером» было мало...

Стиснув губы, чтобы не проронить ни единого звука, Голиков снял шашку, которую принял у него Зубков, а затем расстегнул ремень и стал снимать кобуру, но Молодцов резким движением забрал кобуру вместе с ремнем.

— Верните мне, пожалуйста, ремень, — попросил Голиков. Он всегда отличался отменной выправкой и чувствовал себя без пояса униженно и нелепо.

— Арестованному ремень не положен, — ответил Молодцов. — Отправляйтесь в обоз.

Голиков спрыгнул с коня и в гимнастерке без пояса, на глазах всей роты, направился в хвост колонны.

Здесь тащились вереницей дымящиеся кухни, от которых пахло щами и подгоревшей кашей (ее трудно было мешать на ходу). За кухнями тянулись возы с мешками овса и муки, крытые фургоны (Голиков знал — с оружием), телеги с нераспечатанными патронными ящиками.

Аркадий брел вдоль возов с седлами, неисправными пулеметами, мимо линеек с больными, за которыми присматривал фельдшер в изрядно запачканном халате. Возчики с любопытством глядели на Голикова, еще не ведая, что произошло. А он не знал, к кому обратиться, догадываясь: стоит произнести слово — и начнутся расспросы, а разговаривать он сейчас не мог.

От обиды его душили слезы. Ведь он ни в чем не виноват. Его обокрали. Он уличил вора, но вор, ухмыляясь, остался в строю, а его, боевого командира, опозорили перед всем полком, лишили должности, отобрали оружие и сослали в обоз. Все было жестоко и бессмысленно.

«Хотя так ли это бессмысленно? — подумалось ему. — Молодцов затеял скандал на глазах сотен людей. Для чего?.. Видимо, для того, чтобы отвлечь внимание от проступка своего ординарца... Почему же Молодцов не захотел наказать ординарца?»

— Эй, хлопец, подь сюда! — позвал его высокий мужик с загорелым лицом, на котором особенно выделялся крупный нос. — Давай забирайся, поедем вместе.

Голиков кивнул, легко подсел на движущуюся повозку, улегся на мешках лицом вниз и закрыл глаза. Жгло солнце. Покачивалась повозка. Не было ни мыслей, ни желаний, ни чувств. Только глубоко внутри маленькой вспыхивающей искоркой теплилась какая-то жизнь.

— Послушай, хлопец, — услышал он опять голос возчика и почувствовал, что большая теплая рука ложится ему на затылок. — Давай поешь, я вот щец принес.

Если Аркадий чего-то и хотел, то лишь одного — чтобы все оставили его в покое. Но в голосе возчика было столько доброты и участия, что Голиков сел, провел рукой по лицу, огляделся. Обоз стоял. Возчик протягивал ему котелок, деревянную обкусанную ложку и толстый, от целого каравая отрезанный кусок хлеба.

Запахло щами и мясом. Голиков почувствовал, что голоден, — из-за карабина он даже не завтракал. И съел полный котелок. Щи были наваристые, густые — у обозников с поварами были свои отношения, — но от каши отказался: уже был сыт.

— Я и поясок тебе раздобыл, — сказал возчик. — А то ходить тебе так некрасиво. — И протянул потертый солдатский ремень.

Аркадий соскочил с повозки, застегнул на себе пояс, разгладил складки гимнастерки и снова ощутил себя не арестантом, а бойцом.

— Как вас зовут? — спросил Голиков возчика. — Василий Мефодиевич? Спасибо вам, Василий Мефодиевич.

Ночевать остановились в селе. Когда Аркадий снимал с лошади хомут, у телег осадил легкого жеребца всадник в кубанке и новых надраенных сапогах.

— Эй, станичники! — зычно крикнул он. — Голикова, бывшего ротного, не видели?..

— Что нужно?! — резко обернулся Аркадий. Он узнал ординарца, который украл карабин.

Ординарец ответил с усмешкой:

— Если вы не очень заняты, комполка просит вас пожаловать к нему.

Молодцов опять что-то затевал. Что?!

Голиков был озадачен и хотел собраться с мыслями.

— Я скоро буду.

— Мне велено вас доставить. — И ординарец, продолжая улыбаться, вынул из кобуры громадный смит-вессон.