Мальчишки из «Никеля»

Чики прослужил в армии двенадцать лет, но потом у него случился нервный срыв, и его оттуда вышвырнули. Был пару раз женат. Брался за любую работу. Больше всего ему нравилось торговать стереосистемами в Балтиморе. О высоком разрешении звука он мог трепаться часами.

– Все эти годы я пил, – признался Чики. – Потом решил бросить, но чем больше старался, тем сильнее меня уносило каждый вечер.

В минувшем мае он избил одного парня в баре. Судья сказал: либо тюрьма, либо вытрезвитель, не оставив тем самым никакого выбора. А сейчас вот приехал в Нью-Йорк, в гости к сестре, которая живет в Гарлеме.

– Она мне разрешила пожить у нее, пока я раздумываю, что делать дальше. Мне всегда тут нравилось.

Чики спросил, как он поживает. Рассказывать о своей компании было неловко, поэтому он вдвое приуменьшил количество машин и подчиненных и не стал упоминать о новом офисе на Ленокс-авеню, предмете его особой гордости. Десятилетняя аренда. Ничему в жизни он еще не посвящал себя на такой серьезный срок, но самым странным было то, что во всем этом его волновало только собственное спокойствие.

– Вот это да! – воскликнул Чики. – Ну ты и молодчина! А как на личном фронте?

– Не определился пока. Хожу на свидания, когда работы не слишком много.

– Понимаю, дружище.

На улице смеркалось, и соседние высотки плавно погружались в темноту, возвещающую о наступлении вечера. Самое время для воскресной хандры, накатившей в преддверии рабочей недели, причем не только на него – в баре народу заметно поприбавилось. Мускулистый бармен направлялся к двум светловолосым студенткам – не исключено, что несовершеннолетним, – явно решившим проверить, действует ли запрет на распитие спиртных напитков, если переместиться чуть южнее Колумбийского университета. Опередив его, Чики заказал еще пива.

Разговор пошел о былых деньках и быстро скатился к мрачным воспоминаниям о воспитателях и надзирателях, худших из них. Имени Спенсера он так и не произнес, точно призрак этого злодея мог выследить его здесь, на Коламбус-авеню; его детский страх никуда не делся. Чики рассказал, с кем из никелевцев сталкивался после выпуска: с Сэмми, Нельсоном, Лонни. Один промышлял мошенничеством, второй потерял руку во Вьетнаме, третий плотно подсел на наркоту. Чики произносил имена парней, о которых он и думать давно забыл, и у него перед глазами возникла сцена Тайной вечери с двенадцатью неудачниками за столом и Чики посередине. Вот что школа творила с мальчиками и не оставалась в прошлом, как только они ее покидали. Она переламывала их до тех пор, пока они не теряли способность жить нормальной жизнью и не уходили на волю окончательно искалеченными.

К чему она привела его самого? Насколько смогла согнуть?

– Ты же в шестьдесят четвертом освободился? – уточнил Чики.

– А ты не помнишь?

– Чего?

– Да так, ничего. Мой срок подошел к концу. – Ложь, к которой он прибегал всякий раз, когда не получалось смолчать об исправительной школе. – И меня выставили. Я поехал в Атланту, а оттуда на север. Такие дела. Живу тут с шестьдесят восьмого. Уже двадцать лет. – Все это время он свято верил, что его побег стал никелевской легендой. Что воспитанники передают ее из уст в уста, точно он какой фольклорный герой, эдакий Стаггер Ли, уменьшенный до подростковых размеров. Но этого не случилось. Чики Пит даже не вспомнил, как его собеседнику удалось освободиться. Если уж он так хотел, чтобы его запомнили, надо было вырезать свое имя на церковной скамейке, как все остальные. Он зажег новую сигарету.

Чики Пит сощурился.

– Ой, слушай, а что стало с тем парнишкой, с которым вы были не разлей вода?

– С каким парнишкой?

– Ну этот, как его. Вылетело из головы.

– Хм.

– Ничего, позже вспомню, – сказал тот и метнулся в туалет. По пути, проходя мимо столика, за которым праздновали день рождения, он отпустил шутку. И скрылся за дверью туалета под девичий хохот.

Чики Пит и его труба. А он бы уже мог играть на профессиональном уровне, почему нет? Стать сессионным музыкантом в какой-нибудь фанк-группе или примкнуть к оркестру. Если бы все сложилось иначе. Мальчишки ведь могли бы достичь многих высот, не уничтожь их Никель. Могли бы стать врачами, исцеляющими людей от болезней, проводящими операции на мозге, изобретающими всякие штуки для спасения людских жизней. А могли бы баллотироваться в президенты. Все эти загубленные гении – впрочем, нет, кое-кто гением не был, к примеру, Чики Пит не умел решать задачки по теории относительности – их лишили даже такой простейшей радости, как обыкновенная жизнь. Хромые, искалеченные еще до начала гонки, они так за всю жизнь и не узнают, каково это – быть нормальными.