Мальчишки из «Никеля»

Судя по выражению лица Харди во время обхода территории, мальчишки успевали с подготовкой. Раз в несколько десятилетий газеты публиковали заметки о хищении средств или физическом насилии в школе, и тогда штат инициировал расследование, и даже последовал запрет на «порку» и помещение детей в темные камеры и воспитательные боксы. Администрация начала вести строгий учет школьных принадлежностей, которые имели тенденцию исчезать, а также прибыли, которую приносила работа воспитанников, занятых в самых разных сферах, – эти деньги тоже нередко испарялись. Передача никелевцев местным семьям и дельцам прекратилась, а число школьных медработников увеличили. Дантиста, который уже многие годы сотрудничал со школой, уволили, а на его место взяли нового, который не требовал платы за удаление зубов.

Минули годы с тех пор, как против Никеля последний раз выдвигали обвинения, и школа просто значилась в длинном списке государственных заведений, которые следует держать под контролем.

Трудовые повинности – работу на ферме и в типографии, изготовление кирпичей и тому подобное – никто упразднять и не думал, потому что они воспитывали в подростках ответственность, укрепляли характер и все в таком духе. И оставались важным источником дохода. За пару дней до смотра Харпер завез Элвуда и Тернера домой к мистеру Эдварду Чайлдсу, бывшему окружному инспектору и давнему спонсору академии Никель. Школа давно приятельствовала с его семьей. Пять лет назад Эдвард Чайлдс в равных долях с клубом «Киванис» вложился в покупку футбольной униформы. В школе рассчитывали на то, что при случае он снова проявит щедрость.

Отец мистера Чайлдса, Бертрам, раньше работал в местной администрации и состоял в школьном совете. Он был горячим поборником батрачества – в ту пору, когда его еще не запретили, – и часто сдавал внаем воспитанников, освобожденных из школы досрочно. Они ухаживали за лошадьми, пока конюшню не упразднили, и за цыплятами. В подвале, который в тот день убирали Элвуд с Тернером, раньше спали мальчики-батраки. В полнолуние они вставали на койки и разглядывали в единственное растрескавшееся оконце молочно-белое око в темном небе.

Элвуд и Тернер не знали истории этого подвала. Им просто велели очистить его от шестидесятилетних залежей мусора, чтобы переделать под комнату отдыха с шахматной плиткой на полу и деревянной обивкой на стенах. Эту идею горячо поддержали дети Эдварда Чайлдса, но у него были и свои соображения, что делать с подвалом, тем более что каждый август его чада вместе с супругой уезжали на пару недель к ее семье, и в это время он мог делать все, что только в голову взбредет. Поставить в углу бар, повесить модные светильники – как на картинках в журналах. Но прежде чем исполнить эти замыслы, следовало отдать последние почести старым велосипедам, древним чемоданам, сломанным прялкам и множеству других пыльных реликвий. Мальчишки распахнули тяжелые двери в подвал и принялись за работу. Харпер сидел в фургоне, курил и слушал репортаж с бейсбольного матча.

– Старьевщик будет в восторге, – заметил Тернер.

Элвуд поднялся по лестнице с пыльной стопкой журналов «Сатердей ивнинг пост» и свалил ее у входа рядом с горой «Империал найтхоукс». На первой полосе лежащего сверху выпуска ку-клукс-клановского «Империала» красовался ночной всадник в черном плаще с пылающим крестом в руках. Перережь Элвуд бечевку, он бы обнаружил, что этот мотив часто встречается на обложках. Но он перевернул стопку, чтобы спрятать картинку, и теперь вместо нее вверх смотрела рекламка крема для бритья «Клементина».

Пока Тернер отпускал шутки вполголоса и насвистывал песни группы «Марта энд Ванделлас», мысли Элвуда устремились в привычное русло. В каждой местности свои газеты. Он вспомнил, как обнаружил в своей энциклопедии слово «братолюбие», до того попавшееся ему в речи доктора Кинга, опубликованной в «Дефендере». Выступление преподобного в Корнелл-колледже газета привела полностью. Если Элвуд и наталкивался на это слово, пока листал энциклопедию все прошедшие годы, оно не засело у него в памяти. Кинг описывал «братолюбие» как божественную любовь, наполняющую людское сердце. Любовь бескорыстную, горячую, самую высокую из всех. Он призывал темнокожих слушателей искренне возлюбить своих угнетателей, и тогда они, возможно, встанут в этой борьбе на другую сторону.

Теперь, когда все это перестало быть абстракцией, закравшейся ему в голову прошлой весной, а сделалось реальностью, Элвуд пытался ее осмыслить.