Малёк

Вскоре потеплело, а потом стало жарко. Припасы закончились, а источника пресной воды нигде не было и в помине. То, что мы умрем от жажды, казалось, не волновало Лутули, который продолжал идти стремительным шагом, не замедляясь ни в гору, ни с горы. Гоблин отстал, запутавшись в заборе из колючей проволоки, а на Геккона, сошедшего с тропы по нужде, напал взбешенный бык с огромным членом и бросил его в терновый куст.

11.30. Лутули заставил нас обойти гору, и мы начали последний подъем. Мы ковыляли за ним, хватаясь за камни и траву, чтобы перебраться через рвы и ущелья. В конце концов мы дошли до вершины, и перед нами открылась самая потрясающая панорама из всех, что я видел в жизни. Слева были заснеженные пики Драконовых гор. Справа — гигантская дамба Мидмар, разлившаяся и похожая на огромную ладонь. Повсюду были зеленые поля, животные жевали травку, а сквозь рощи почти голых платанов проглядывали красивые старые фермерские дома. На вершине дул прохладный ветерок. Лутули дал нам на отдых полчаса. Я воспользовался возможностью посидеть и полюбоваться видом и все это время смотрел на Драконовы горы (которые на зулусском называются «барьером копий»). Я думал о путешествии Фродо в Мордор, о пьесе, моем дне рождения, Русалке, Криспо и Папаше. Я думал о тысячах людей, которые взобрались на эту гору до меня, сидели на том самом месте, где я сейчас, и думали, возможно, о том же самом. Мне вдруг захотелось, чтобы рядом была Русалка и мы бы сидели, разговаривали и слушали, дышали и целовались.

Бешеный Пес нашел сигнальный огонь и приказал нам помочиться на него, чтобы ощутить дух единства. Якобы таким образом мы оставим свой след и положим начало новой традиции. Мы окружили бедный маяк и оторвались по полной. (Кроме Верна, который вдруг страшно застеснялся.)

Возвращение домой было долгим и мучительным. Наши ноги устали, кожа обгорела, началось обезвоживание. Надеясь найти воду, Лутули повел нас другой дорогой. В конце концов мы попили из довольно вонючего пруда и пошли дальше навстречу заходящему солнцу. Саймон неудачно упал и подвернул ногу, и большую часть пути ему пришлось хромать. Встревожившись, что полузащитник его команды получил серьезную травму, Рэмбо помогал ему на спусках.

Наконец, в 20.45 мы ввалились в школу, умирая от голода и совершенно без сил. Лутули разрешил нам сделать бутерброды в комнате старост. Поев и приняв душ, Безумная семерка рухнула на кровати и вслед за Жиртрестом отправилась в страну снов.

Последнее, что пришло мне в голову перед сном: я забыл порепетировать перед похоронами Криспо. (И в часовню забыл сходить.) Решил все возможные претензии свалить на Лутули.

1 мая, понедельник

Проснулся и вместе со своими хромающими приятелями пошел в душ. Берту пришлось нести Геккона вниз по лестнице, потому что тот все время падал и плакал. Лодыжка Саймона сильно опухла.

Половину урока английского Папаша жаловался на то, что у всего мира 1 мая выходной — День труда, — а у нас нет. Он сказал, что будь мы настоящими мужчинами, организовали бы бунт и закрыли школу. Гоблин встал и заметил, что каникулы у нас на неделю больше, и это компенсирует потерянные праздники. На что Папаша обозвал его «тэтчеровским прихвостнем», а нас — кучкой жалких и бесхребетных рабов системы и выкинул в окно словарь. Лучше не буду рассказывать папе о требовании Папаши сделать День труда выходным, иначе еще обзовет его поганым коммунистом!

20.00. На репетиции Коджак побил собственный рекорд по аномальному поведению — размахивал палочкой, точно рыцарским копьем. Большую часть репетиции он орал и колотил палочкой по пюпитру для нот. Чем враждебнее становился его настрой, тем хуже я пел. Наконец Викинг объявил репетицию оконченной, так как заметил, что у дирижера пошла пена изо рта и его вот-вот хватит новый инфаркт. (В прошлый раз это случилось два года назад во время репетиции «Пиратов из Пензанса[36]».)

После репетиции мисс Робертс задержала меня, и мы разучили «Иерусалим», псалом для похорон Криспо. Я буду петь первый куплет. Второй споет хор, а последние три — все собравшиеся. По правде говоря, при мысли, что мне придется петь над телом покойника, мне становится нехорошо. (Надо спросить у Геккона, бывают ли таблетки, предотвращающие рвоту.)

2 мая вторник

11.00. Похороны Криспо. Услышав звон колокола, вся школа сорвалась и с удовольствием покинула классы, набившись в церковь. Служба прошла в очень печальной обстановке, преподобный Бишоп был на удивление сдержан, а его речь о преданности, любви и уважении Криспо к школе, как никогда прежде, осмысленной. Я спел лучше, чем ожидал, хотя мне по-прежнему казалось, будто мой голос принадлежит кому-то другому. (Интересно, связано ли это как-то с Макартуром?)