Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Она разогрела кофе и вытащила из холодильника шоколадный торт, который сама себе приготовила.

Она его выложила на блюдо от лиможского сервиза и поставила перед Клодиной.

Клодина для виду поломалась, а потом жадно накинулась на торт.

Они принялись болтать, как ни в чем не бывало. Они болтали как две кузины, словно не было ни истории с наследством Фрашон, ни инцидента с болотистым участком земли.

От неожиданности Жанина забыла раскрыть свой подарок сразу же и не решалась сделать это сейчас. Время от времени она на него посматривала и ощущала всю неловкость сложившейся ситуации, но Клодина, похоже, не чувствовала себя обиженной.

Не переставая обсуждать злоключения вдовы Вассерман и перенос рыночного дня, Жанина размышляла. Ей казалась странной ее собственная мысль о том, что в пакете Клодина могла спрятать бомбу замедленного действия.

Она была на это способна. Она славилась тем, что убивала из ружья кроликов, а еще — как говорили люди — она сама изготавливала патроны. А значит, у нее был порох...

Если это была бомба замедленного действия, то она могла взорваться с минуты на минуту: Жанина решила задержать Клодину как можно дольше, чтобы та сама себя выдала.

Клодина с удовольствием осталась.

Около половины восьмого она согласилась съесть тарелку супа, кусок холодного мяса с остатками вермишели и кусок сыра. Затем они вместе доели торт и выпили чаю. Клодин никуда не спешила.

И только в одиннадцать часов Жанина решилась ее отпустить, после того, как были исчерпаны все доступные темы, и сон уже смежал веки.

Значит, взрыв бомбы был запрограммирован не на вечер.

Жанина поблагодарила в последний раз, помогла Клодине натянуть плащ, закрыла за ней дверь на два оборота и осталась наедине с пакетом. Может, бомба взорвется, когда она разрежет ленту? А может, внутри спрятана колба с серной кислотой, которая брызнет ей в лицо, как только она разорвет оберточную бумагу?

Нет уж, в такую грубую ловушку она не попадется!

Она придумала хитрое устройство: ножницы на дистанционном управлении: она продела ленту между лезвиями, приклеила скотчем верхнее кольцо, но не намертво, к нижнему кольцу привязала бечевку, протянула ее через пружину люстры, протянула моток до спальни и, укрывшись за капитальной стеной, потянула.

Ножницы разрезали ленту, но бомба не взорвалась.

Жанина перевела дух.

После разрезанной ленты оставалась еще обертка. Она развернула бумагу с помощью каминных щипцов, не преминув при этом отвернуться и прикрыть глаза, чтобы избежать страшных ожогов от серной кислоты.

Серная кислота не брызнула.

Жанина успокоилась. Пакет выглядел совершенно безобидным. Может, Клодина была не такая уж и коварная? Может, она решила ей не мстить?

Она приблизилась.

Под оберточной бумагой оказалась обычная картонная коробка. Кончиками щипцов она ее раскрыла. Щипцы уткнулись во что-то пластмассовое со звуком, в котором не было ничего опасного.

Она отложила щипцы и, набравшись решимости, схватила коробку, ногтем отодрала клейкую ленту, вытащила язычок из паза и открыла крышку.

Она раскрыла коробку и извлекла подарок.

Он был завернут в плотную красную ткань, цифры на счетчике увеличивались благодаря лупе, маленькое пластмассовое колесико позволяло регулировать стрелку. На нем стояло клеймо очень хорошей фирмы, славящейся прочностью своих изделий.

Толстуха Клодина подарила ей напольные весы.

«Что за идея! — подумала Жанина, улыбнувшись. — Она, наверное, выиграла их в лотерее!».

Жанина, никогда не задумывавшаяся, худая она или толстая, никогда не встававшая ни на какие весы, даже у аптекаря, вертела в руках подарок.

«И до чего же странные идеи у этой Клодины, — повторяла она, посмеиваясь. — Одно слово — толстуха!»

Жанина поставила весы на пол и ступила на них правой ногой: так ею был сделан первый шаг на пути в ад.

Граффити

Не успев выйти из вокзала, Тереза уже знала наверняка, что он снова это сделал; это было понятно хотя бы по тому, как любезно улыбался начальник вокзала и как любезно приподнял свою фуражку его помощник.

Она вышла на маленькую площадь с чемоданом в одной руке и сумкой в другой, не считая сумочки висевшей у нее на плече.

Значит, он воспользовался тем, что она отсутствовала несколько дней, и снова это сделал. Он явно не страдал избытком мужества; он не сделал бы этого, если бы она была здесь, в присутствии детей.

Хозяин скобяной лавки, поправлявший металлические шторы перед витриной, ей также улыбнулся, но так, как улыбаются больному, когда знают, что он безнадежен. Она на секунду поставила чемодан, чтобы расстегнуть свой черный пиджак. Становилось жарко. Она дорого платила за свою свободу.

Когда ее отец еще был жив, он подолгу рассказывал ей о тех временах, когда учитель и учительница вызывали уважение всей деревни, когда никто не осмелился бы выносить даже самое невинное суждение о людях, которые обладали знанием и занимались обучением детей. Времена изменились. Он в очередной раз сделал это в тот самый день, когда она похоронила свою мать, и тем самым нанес ей двойное оскорбление.