Маленькие птичьи сердца

– Нет! Нет, что ты. Я помогаю Ви. А когда мы в городе, мы встречаемся с людьми… – она неопределенно махнула в сторону шкафа: – …ходим по магазинам. В том числе по интерьерным. Делаем всякие дела. Ну, сама знаешь, – она окинула меня критическим взглядом. – Хотя нет, откуда тебе знать. Ты же работала только на папиной ферме и больше нигде. Откуда тебе знать, что такое настоящая работа? Это сложно, мама, надо адаптироваться и делать то, что от тебя требуют.

Я вздохнула.

– Тебе необязательно так много работать этим летом. И ты не можешь отвечать за Виту, она взрослая. Долли, это слишком. Ты совсем пропала. Когда в последний раз виделась с бабушкой и дедом? А с отцом? Отрадно, что ты много работаешь, но убиваться не к чему. Хочешь, я поговорю с Ролло? Он поймет. И Вита поймет. Давай…

Долли внезапно выпрямилась.

– Нет! О чем ты говоришь? Не надо! – она отвечала очень резко и качала головой, то ли мне, то ли мысленно споря с самой собой. – Мам, ты с ума сошла, – тихо сказала она, словно отчитывая двухлетнего ребенка, чьи проказы зашли слишком далеко, но по-прежнему ее забавляли. – Хватит. Давай пойдем.

Еда в тот день была чуть проще обычного, но все равно странная. Ролло принес суп, который назвал вишисуаз; он произнес это слово на безукоризненном французском, вытянув пальцы и сложив их домиком, как дирижер. Суп был мало того что холодным, в нем плавали кубики льда, как в коктейле. Соленый овощной коктейль. Я съела одну ложку.

– Ролло, – я сделала большой глоток тоника, – это ужасно. Это не суп.

Он тут же опустил ложку и расхохотался, передав мне корзинку с хлебом. Они всегда подавали к столу мягкие белые булочки, хотя сами почти никогда к ним не притрагивались.

– Богатые не едят хлеб? – спросила я за одним из первых пятничных ужинов.

У Виты и Ролло в кои-то веки не нашлось ответа; они молча вопросительно переглянулись и пожали плечами.

После ужина всегда оставались булочки, Ролло заворачивал их в салфетку и вручал мне, чтобы я взяла их с собой. Белая льняная салфетка вместо пакета – в этом был весь Ролло. Я оставляла салфетки себе, зная, что он никогда не попросит их вернуть. Они и сейчас у меня, лежат в буфете, аккуратно сложенные и без единого пятнышка.

Вита сказала, что на званых ужинах часто подают жирные тяжелые блюда и гостям просто не хочется есть много хлеба.

– Но у хорошего хозяина всегда на столе белые булочки, потому что смысл застолья в ощущении комфорта и изобилия. Поэтому всего должно быть много, – Вита говорила таким серьезным тоном, словно речь шла о старинном религиозном ритуале. – Когда есть запас еды, человек чувствует себя спокойно.

Сидевшая рядом Долли так же серьезно закивала.

– Так же я чувствую себя в своей комнате. Вы очень здорово…

– В твоей комнате, Долли? – впервые за все время я сделала ей замечание.

Она повела плечами, даже не думая оправдываться.

– Ну да, в своей комнате здесь.

Вита погладила ее по спине и снисходительно улыбнулась.

– Конечно, это твоя комната, дорогая.

На второе подали холодное карри из курицы с разными салатами и слойками с мясной начинкой, сложенными аккуратными конвертиками. Ролло раздал тарелки и стал следить, чтобы всем досталось желанное блюдо. У самого, впрочем, еда на тарелке осталась почти нетронутой; он пил красное вино и вскоре откупорил вторую бутылку. Долли и Вита говорили в основном друг с другом; их речь напоминала маленькие восторженные всплески, как у перевозбужденных детей. Впервые за пятничным ужином Вита не подала десерт; вместо этого Ролло вынес поднос с нарезанным сыром и печеньем. Он дал мне маленькую тарелочку, и я положила себе ломтики чеддера. Ролло указал на мягкий сыр с белой корочкой и другой рукой сделал жест молчаливого одобрения, словно втайне от всех рекомендуя мне попробовать этот сыр, и я положила себе кусочек. Себе он ничего не взял, лишь передал блюдо остальным.

– Здорово, что они так подружились, правда? – спросил он. Мы смотрели на увлеченных беседой Виту и Долли. – А раньше Вита говорила, что не выносит подростков, – слово «подростков» он произнес неуверенно, на первом слоге посмотрел вниз и разбил слово на несколько отдельных слогов, точно пытался припомнить, как оно произносится. – Но Долли она очень полюбила. Сама видишь. Ей было полезно пожить здесь. С Долли ей стало намного лучше.

– А ей разве было плохо? – спросила я.

– Не то чтобы плохо… В Лондоне у нее случилось что-то вроде срыва. Ее близкая подруга родила, и, я не знаю…

Впервые за время нашего знакомства я увидела, что ему трудно подобрать слова. Он не следовал заготовленному сценарию, а действительно пытался мне что-то рассказать:

– Это выбило ее из колеи. Но взгляни на нее сейчас, – мы посмотрели на Виту и Долли, на эту сладкую парочку, совсем не замечавшую наших взглядов. Ролло допил вино, проверил наши бокалы, а потом налил себе, опустошив бутылку. Пара капель упала на скатерть. Красное пятно расплывалось на ткани, словно пытаясь ко мне подобраться. – А ты, Сандей? Ты всегда хотела стать мамой?