Маленькие женщины

И тем самым она вознаградила Дана за его ночные труды: его не только выделили из всех – и теперь он гордо нес наверх лампу, – но миссис Джо еще и произнесла от всего сердца, когда они расстались у двери:

– Спокойной ночи, сын мой! Да благословит тебя Бог!

– Как бы мне хотелось быть вашим сыном! – произнес Дан, почувствовав, что тревоги и опасности сблизили их, как никогда.

– Ты будешь моим старшим. – И она скрепила свое обещание поцелуем, после которого Дан стал ее навеки.

Маленький Роб утром чувствовал себя лучше некуда, а у Нан болела голова, и она лежала на софе матушки Баэр – расцарапанное личико ей смазали кольдкремом. Все ее угрызения совести как рукой сняло, она явно пришла к выводу, что теряться очень занятно. Миссис Джо это совсем не обрадовало, ей не хотелось, чтобы дети ее сходили с путей добродетели, а ученики укладывались спать в черничных полях. Она серьезно поговорила с Нан и попыталась внушить той разницу между свободой и ответственностью, сопроводив свои поучения несколькими историями. Она пока не придумала, как ей наказать Нан, но ответ нашелся в одной из историй, а поскольку миссис Джо любила необычные наказания, она решила попробовать.

– Все дети убегают! – объявила Нан, как будто побег такая же естественная и неотвратимая вещь, как корь или коклюш.

– Не все, и некоторых из тех, кто убежал, больше никогда не находят, – отвечала миссис Джо.

– А вы сама разве никогда не убегали? – поинтересовалась Нан, чьи зоркие глаза давно разглядели родственную душу в серьезной даме, которая так чинно сидела с ней рядом за рукоделием.

Миссис Джо рассмеялась и призналась, что да.

– Расскажите! – потребовала Нан, чувствуя, что берет верх в споре.

Миссис Джо поняла, куда ветер дует, тут же посерьезнела и произнесла, с укором качнув головой:

– Я это делала не раз, и бедной моей мамочке приходилось от моих проказ несладко, но потом она меня излечила.

– Как? – Нан выпрямилась, личико светилось от любопытства.

– Как-то раз купили мне новые туфельки, мне очень хотелось ими похвастаться, и, хотя мне сказали не выходить из сада, я сбежала и весь день гуляла. Дело было в городе, сама не понимаю, как осталась жива. Но мне было очень хорошо. Я играла в парке с собаками, пускала с незнакомыми мальчишками кораблики, пообедала с маленькой нищенкой-ирландкой соленой рыбой и картофелем – и в итоге меня обнаружили на каком-то крыльце: я крепко спала, обняв огромного пса. Был поздний вечер, я перемазалась, как свинюшка, а новые туфельки совсем стоптались.

– Вот здорово! – выпалила Нан, явно готовая повторить то же самое.

– На следующий день было совсем не здорово. – Миссис Джо очень старалась не выдать взглядом, как приятно ей вспоминать о своих былых проделках.

– Мама вас выпорола? – полюбопытствовала Нан.

– Она меня порола всего один раз за всю мою жизнь, и то потом долго извинялась: в противном случае я бы, наверное, ее не простила, потому что страшно тогда обиделась.

– А почему она извинялась? Вот мой папа этого никогда не делает.

– Потому что сразу после я повернулась и сказала: «Смотри, ты сама страшно сердишься, тебя бы и саму выпороть». Она посмотрела на меня, а потом гнев ее как рукой сняло, и она произнесла, устыдившись: «Ты права, Джо. Я очень сержусь, так почему я наказываю тебя за несдержанность, когда сама подала тебе такой плохой пример? Прости меня, доченька, и давай попробуем помочь друг другу более действенным способом». Я этого не забыла, и мне это оказалось куда полезнее, чем целая дюжина розог.

Нан задумчиво вертела в пальцах баночку с кольдкремом, а миссис Джо молчала, давая новой мысли укорениться в деятельной головке, которая так стремительно подмечала и схватывала все вокруг.

– Мне нравится, – изрекла наконец Нан, и личико ее утратило эльфийскую миловидность: острый взгляд, любопытный носик, озорной рот. – А что сделала ваша мама в тот раз, когда вы убежали?

– Привязала меня длинной бечевкой к столбику кровати, чтобы я не могла выйти из комнаты. Там я и просидела весь день, а испорченные туфельки висели у меня перед носом, напоминая мне о моем проступке.

– Ну, тут любой исправится! – воскликнула Нан, которой дороже всего на свете была свобода.

– Меня это излечило, полагаю, излечит и тебя, так что я попробую, – сказала миссис Джо и решительно вытащила из ящика рабочего стола моток бечевки.

Нан поняла, что спор она все-таки проиграла, и окончательно впала в уныние, когда миссис Джо обвязала один конец вокруг ее талии, а другой – вокруг ручки софы и, закончив, сказала:

– Мне не нравится привязывать тебя, как нашкодившую собачку, но если у тебя память как у собачки, придется как с собачкой с тобой и обращаться.

– Ну и привязывайте, я, вообще-то, люблю играть в собачку. – И Нан, с напускным равнодушием на лице, принялась рычать и подпрыгивать.