Маленькие женщины

Ни одна женщина на свете, наверное, не испытала большего изумления, чем то, которое испытала Джозефина Баэр, когда ее маленькое суденышко возвратилось в порт приписки с развевающимися флагами, а его прежде молчавшая пушка оглашала теперь воздух веселой канонадой, и, что было лучше всего, много добрых лиц улыбалось ей и радовалось вместе с ней, много дружеских рук пожимали ее руку с самыми сердечными поздравлениями. После этого все пошло как по маслу: ей просто приходилось нагружать свои суда и отправлять их, одно за другим, в успешные рейсы, из которых они доставляли домой в изобилии все необходимое для удобства тех, кого она любила и для кого трудилась.

С неожиданно приобретенной известностью она так никогда до конца и не примирилась, поскольку теперь требовалось слишком мало огня, чтобы произвести много дыма, а газетная шумиха не настоящая слава. Что же до богатства, то оно не вызывало в ее душе никаких сомнений и принималось с благодарностью, хотя было отнюдь не таким громадным, как о том сообщала отличающаяся широтой натуры общественность. Прилив, сменивший прежний отлив, продолжался и благополучно доставил семейный корабль в уютную гавань, где старшие получили возможность в безопасности отдохнуть от бурь и откуда молодежь могла пуститься на собственных суденышках в большое плавание по волнам жизни.

Счастье, покой и изобилие появились в доме в последующие годы к радости всех, терпеливо ожидавших, с надеждой трудившихся и преданно веривших в мудрость и справедливость Того, кто посылает разочарование, бедность и горе, чтобы испытать любовь человеческих сердец и сделать успех, когда он наконец придет, слаще и дороже. Окружающий мир видел это благополучие, и добрые души радовались улучшению материального положения семьи, но о той удаче, которую Джо ценила больше всего, о том счастье, которое ничто не могло отнять у нее, было хорошо известно лишь немногим.

Это счастье заключалось в возможности сделать последние годы жизни матери радостными и безмятежными, увидеть, как груз забот навсегда сброшен, усталые руки отдыхают, милое лицо не омрачено тревогой, а нежному сердцу ничто не мешает проявлять свои чувства, занимаясь разумной благотворительностью, приносящей глубокое удовлетворение. Когда Джо была девочкой, она больше всего хотела, чтобы в доме появился уголок, где мама могла бы спокойно сидеть и отдыхать после долгих лет трудной, невероятно напряженной жизни. Теперь эта мечта стала счастливой явью, и мама сидела в уютной комнате, где ей были обеспечены все возможные удобства и удовольствия, где любящие дочери ухаживали за ней, когда возраст стал давать себя знать, где рядом с ней находился добрый супруг, на которого она могла опереться, где внуки приносили свет радости в предзакатные сумерки ее жизни своей почтительной привязанностью. Это было счастливое время для всех, и «наша мама» радовалась, как могут радоваться только матери, счастью своих детей. Она дожила до дней, когда смогла пожинать плоды своих трудов, когда ее молитвы были услышаны, воздаяние за добрые дары получено, надежды осуществились, покой и благополучие пришли в созданную ею семью; и тогда, как один из мужественных, терпеливых ангелов, честно исполнивших свою работу, она обратила лицо к небесам, радуясь, что может отдохнуть.

Это была приятная и серьезная сторона произошедших перемен, но имелась у них, как у всего в нашем странном мире, и другая сторона – забавная и довольно тернистая. Пережив первое чувство удивления, недоверия и радости, Джо, с обычной неблагодарностью, присущей человеческой натуре, быстро устала от популярности и принялась негодовать по поводу утраты прежней свободы, поскольку восхищенная публика неожиданно предъявила свои права и на нее саму, и на все, что касалось ее прошлого, настоящего и будущего. Совершенно незнакомые люди настаивали на том, чтобы увидеть ее, спросить о чем-либо, дать совет, предостеречь, поздравить, и сводили ее с ума своими доброжелательными, но чрезвычайно утомительными знаками внимания. Если она не желала раскрыть перед ними свое сердце, они упрекали ее; если она отказывалась обеспечивать материально их любимые благотворительные организации, помогать отдельным нуждающимся и выражать сочувствие по поводу каждого горя или злоключения, известного человечеству, ее называли бессердечной, эгоистичной и высокомерной; если она находила невозможным отвечать на горы писем, поступавших к ней, считалось, что она пренебрегает своим долгом по отношению к преданным читателям; а если она предпочитала уединение собственного дома тому пьедесталу, на котором ее приглашали позировать, это вызывало многословную критику «высокомерных манер литераторов».