Маленькие женщины. Хорошие жены

Затем она попробовала написать детский рассказ, который легко могла бы сбыть с рук, если бы не была настолько корыстолюбива, чтобы требовать за него презренный металл. Единственным человеком, который предложил достаточно, чтобы заинтересовать её написанием детской литературы, был один достойный джентльмен, который считал своей миссией обратить весь мир в свою особую веру. Но как бы ей ни нравилось писать для детей, Джо не могла согласиться на то, чтобы описывать, как всех непослушных мальчиков съедают медведи или поднимают на рога бешеные быки, потому что они не ходят в определённую субботнюю школу, а также писать, что хороших детишек, которые посещают эту школу, вознаграждают всевозможными благами, от позолоченных пряников до ангельской свиты, когда они покидают этот мир, шепелявя псалмы или проповеди. Так что из этих попыток ничего не вышло, и Джо заткнула чернильницу пробкой, сказав в порыве весьма здравого смирения:

– Я ничего не умею. Подожду, пока чему-нибудь научусь, потом попробую снова, а тем временем буду «подметать грязь на улице», на худой конец, – по крайней мере, это будет честно.

Её решение доказало, что второе падение с бобового стебля принесло ей некоторую пользу.

В то время как происходили эти внутренние изменения, её внешняя жизнь была такой же напряжённой и небогатой событиями, как обычно, и если она иногда и выглядела серьёзной или немного грустной, никто, кроме профессора Баэра, этого не замечал. Джо было неведомо, что он украдкой наблюдал за ней, чтобы выяснить, восприняла ли она его упрёк и извлекла ли из него пользу, но она выдержала испытание, и он был удовлетворён, потому что, хотя между ними не было сказано ни слова об этом, он понял, что она бросила писать. Он догадался об этом не только по тому факту, что указательный палец её правой руки больше не был испачкан чернилами, – теперь она проводила вечера внизу, он больше не встречал её неподалёку от редакций газет, и она учила немецкий с упорством и терпением, которые убедили его, что она решительно настроена занять свой ум чем-то полезным, если не приятным.

Профессор во многом помогал ей, доказав, что он настоящий друг, и Джо была счастлива, потому что, пока её перо лежало без дела, кроме немецкого языка она получала и другие уроки, закладывая основу для сенсационной истории своей собственной жизни.

Это была приятная и долгая зима, и Джо уехала от миссис Кирк только в июне. Казалось, все сожалели, когда настало это время. Дети были безутешны, а шевелюра мистера Баэра стояла дыбом, потому что он всегда яростно ерошил волосы, когда был встревожен.

– Едете домой? Ах, как вам повезло, что у вас есть дом, куда можно вернуться, – сказал он, когда она сообщила ему о своём отъезде, и молча сидел в углу, дергая себя за бороду, пока она устраивала небольшую вечеринку в тот последний вечер.

Она собиралась уехать рано утром, поэтому решила попрощаться со всеми накануне вечером, а когда подошла очередь профессора прощаться, тепло сказала: «Ну, сэр, вы ведь не забудете навестить нас, если когда-нибудь окажетесь в наших краях, правда? Я никогда не прощу вас, если вы этого не сделаете, потому что я хочу, чтобы все мои домашние познакомились с моим другом».

– Правда? Я могу приехать? – спросил он, глядя на неё сверху вниз с выражением готовности, которой она не заметила.

– Да, приезжайте в следующем месяце. Тогда Лори окончит колледж, и вы сможете заново насладиться выпускным актом.

– Это ваш лучший друг, тот, о ком вы говорите? – спросил он изменившимся тоном.

– Да, мой мальчик Тедди. Я очень горжусь им и хотела бы, чтобы вы его увидели. – Джо подняла глаза, совершенно не осознавая ничего, кроме собственного удовольствия от перспективы представить их друг другу. Что-то в лице мистера Баэра внезапно напомнило ей о том, что она могла бы найти в Лори нечто большее, чем «лучшего друга», и только потому, что ей особенно не хотелось показать, будто что-то не так, она невольно начала краснеть, и чем больше она старалась этого не делать, тем больше краснела. Если бы не Тина, сидевшая у неё на коленях, она бы не знала, что бы с ней стало. К счастью, малышка повернулась, чтобы обнять её, поэтому ей удалось на мгновение спрятать лицо, надеясь, что профессор ничего не заметил. Но он всё заметил, на его собственном лице мимолётное беспокойство снова сменилось на обычное выражение, и он сердечно сказал:

– Боюсь, у меня не будет на это времени, но я желаю вашему другу больших успехов, а всем вам – счастья. Да благословит вас Господь! – И с этими словами он тепло пожал ей руку, посадил Тину себе на плечи и ушёл.

Но после того как мальчики легли спать, он долго сидел перед своим камином с усталым выражением лица и ощущая «heimweh», или тоску по дому, грузом лежащую у него на сердце. И вдруг, вспомнив Джо, когда она сидела с маленьким ребёнком на коленях и эту необычную мягкость в её лице, он на минуту опустил голову на руки, а затем встал и принялся бродить по комнате, словно искал что-то и не мог найти.