Маленькие женщины. Хорошие жены

– Разве ты не помнишь тот день, когда изображал из себя Рэйри[139], укрощая Проказника, и мы все смотрели на это? Мэг и Бет испугались, Джо хлопала в ладоши и подпрыгивала, а я сидела на заборе и рисовала тебя. На днях я нашла этот набросок в своей папке, подправила его и сохранила, чтобы показать тебе.

– Премного благодарен. С тех пор ты стала значительно лучше рисовать, и я тебя поздравляю с этим. Могу ли я, находясь в «раю для медового месяца», рискнуть предположить, что пять часов – это время обеда в вашем отеле?

С этими словами Лори встал, вернул рисунки Эми, поклонившись с улыбкой, и посмотрел на часы, как бы напоминая ей, что даже нравоучения должны иметь конец. Он попытался принять прежний непринуждённый, безразличный вид, но теперь это было явным притворством, потому что толчок к пробуждению был более действенным, чем он мог признать. Эми почувствовала небольшую прохладность в его поведении и сказала себе:

«Ну вот, я его обидела. Что ж, я рада, если урок пойдёт ему на пользу, даже если после этого он меня возненавидит, мне жаль, но это была правда, и я не могу забрать свои слова обратно».

Они смеялись и болтали всю дорогу домой, и маленький Батист, сидевший сзади над ними, подумал, что месье и мадемуазель были в замечательном настроении. Но им обоим было не по себе. Дружеское доверие было подорвано, туча затмила солнце, и, несмотря на их внешнюю весёлость, в сердце каждого из них закралось тайное недовольство.

– Мы увидимся с вами сегодня вечером, mon frère?[140] – спросила Эми, когда они прощались у двери комнаты её тёти.

– К сожалению, у меня назначена встреча. До свидания, мадемуазель. – И Лори наклонился, словно для того, чтобы поцеловать ей руку на иностранный манер, что шло ему гораздо больше, чем многим другим мужчинам. Но что-то в его лице заставило Эми сказать быстро и сердечно:

– Нет, будь собой, Лори, и попрощайся со мной по-старому. Я бы предпочла сердечное английское рукопожатие всем сентиментальным прикладываниям к ручке, принятым во Франции.

– До свидания, дорогая. – И с этими словами, произнесёнными тоном, который ей понравился, Лори покинул её, крепко, почти до боли, пожав ей руку.

На следующее утро вместо обычного визита Лори послал Эми записку, которая заставила её улыбнуться в начале и вздохнуть в конце.

Моя дорогая Наставница, пожалуйста, передай adieu[141] от меня тёте и возрадуйся, потому что Ленивый Лоуренс уехал к своему дедушке, как примернейший мальчик. Приятной зимы, и пусть боги даруют тебе блаженный медовый месяц в Вальрозе! Я думаю, Фреду тоже пошла бы на пользу такая встряска. Передай ему это от меня вместе с поздравлениями.

С благодарностью, твой Телемах[142]

– Какой молодец Лори! Я рада, что он уехал, – сказала Эми, одобрительно улыбнувшись. В следующее мгновение её лицо вытянулось, когда она оглядела пустую комнату, добавив с невольным вздохом: – Да, я рада, но как мне будет его не хватать.

Глава 17 Долина смертной тени

Когда первая горечь прошла, семья смирилась с неизбежным и постаралась перенести это не падая духом, помогая друг другу возросшей привязанностью, которая появляется, чтобы нежно связать семью вместе в трудные времена. Они решили не думать о своём горе, и каждый по мере сил старался сделать этот последний год счастливым.

Бет была отведена самая уютная комната в доме, и в ней было собрано всё, что девушка больше всего любила: цветы, картины, её пианино, маленький рабочий столик и ненаглядные кошечки. Туда переместились лучшие книги отца, мягкое кресло матери, письменный стол Джо, самые удачные эскизы Эми, а Мэг каждый день водила своих детей сюда в паломничество любви, чтобы доставить радость тёте Бет. Джон втайне ото всех выделил небольшую сумму, чтобы иметь удовольствие угощать больную фруктами, которые она так любила и о которых мечтала. Старая Ханна без устали готовила изысканные блюда, чтобы возбудить прихотливый аппетит девушки, роняя в еду слёзы во время готовки, а из-за моря приходили небольшие подарки и весёлые письма, казалось приносившие тёплое дыхание и ароматы из стран, которые никогда не знали зимы.

Здесь, лелеемая, как домашняя святая в своём святилище, сидела Бет, спокойная и занятая делом, как всегда, ибо ничто не могло изменить её милую, бескорыстную натуру, и, даже готовясь уйти из жизни, она старалась сделать счастливее тех, кого она была вынуждена оставить.