Это было двадцать лет тому назад. С тех пор у них родились еще четыре брата – и все выросли, и кто из дома уехал, кто в тюрьму сел, кто инвалидом стал; отец, дядя, мать – и мертворожденная сестра, кстати – уж давно в земле. А Гам – живехонька. Пока Юджин рос, разные доктора и чиновники из отделов по здравоохранению регулярно, где-то раз в полгода, выносили ей смертные приговоры. Теперь, когда отец умер, дурные новости им с сожалением сообщала она сама. Селезенка у нее была увеличена, вот-вот лопнет, то печень откажет, то поджелудочная, то щитовидка, то такой-то рак ее сжирает, то сякой – столько у нее внутри разных раков, что все кости от них почернели, как уголья, что твои обугленные в печи куриные косточки. Оно и правда: Гам выглядела больной. Не сумев убить ее, рак прочно угнездился в ее теле и с комфортом там обжился – пустил корни в груди, высунул щупальца наружу черными родинками, и Юджину все казалось, что если Гам сейчас вскрыть, то из нее ни капли крови не вытечет, что там внутри – одна ядовитая губчатая масса.
– Вы уж простите, что спрашиваю, мэм, – вежливо начал гость Юджина, – но как так вышло, что ваши ребята вас Гам зовут?
– А мы и сами не знаем, просто имечко привязалось и все тут, – хохотнул Фариш, который выскочил из своего загончика с чучелами – за ним протянулся луч электрического света. Он порывисто обнял Гам и принялся ее щекотать, будто она была девчонкой, за которой он ухаживал. – Что, Гам, хочешь тебя вон в грузовик к змеюкам закину?
– Брысь, – вяло откликнулась Гам.
Ей казалось, что вроде как негоже показывать, до чего ей по душе такое вот грубоватое внимание, однако оно ей было очень по душе, и хоть в лице она не переменилась, но ее черные глазки-бусинки так и вспыхнули от удовольствия.
Гость Юджина с опаской заглянул в загончик для производства чучел/метамфетамина: окон там не было, горела белым светом лампочка под потолком, освещая пробирки, медные трубки и удивительно сложную, громоздкую конструкцию из шлангов, насосов, газовых горелок и старых водопроводных кранов. Неприглядные свидетельства работы таксидермиста – вроде зародыша кугуара в банке с формалином и пластмассовых коробок из-под рыболовных крючков, доверху набитых стеклянными глазами – превращали загончик в своего рода лабораторию Франкенштейна.
– Заходи, заходи, – воскликнул Фариш, обернувшись к нему.
Он отпустил Гам, ухватил Лойала за рубаху и втащил – или скорее даже втолкнул – его в лабораторию.
Насторожившись, Юджин шагнул вслед за ним. Братец Дольфус с Лойалом, видимо, тоже мало церемонился, поэтому его это никак не побеспокоило, но Юджин-то на Фариша порядком уже насмотрелся и знал, что если Фариш такой радушный, то беспокоиться еще как нужно.
– Фарш, – пискнул он. – Фарш.
На темных полках выстроились ряды банок с химикатами и бутылки из-под виски с ободранными этикетками, где Фариш держал какой-то черный раствор, который нужен был ему для набивки чучел. Дэнни в резиновых хозяйственных перчатках сидел на перевернутом пластмассовом ведре и ковырялся в чем-то крошечным инструментиком. За спиной у него в стеклянной фильтровальной колбе побулькивала какая-то жидкость; из тени под стропилами свисало чучело ястреба, который мрачно таращился на них, расправив крылья, будто вот-вот спикирует вниз и всех заклюет. Еще на полках стояли большеротые черные окуни, насаженные на грубые деревянные подставки, индюшачьи лапки, лисьи головы, кошки всех размеров – от взрослых котов до крошечных котят, дятлы, змеешейки и одна недошитая цапля, которая жутко воняла.
– Ты представляешь, Лойал, однажды мне принесли во-от такого мокасина, жаль, его у меня уже забрали, не то б я его тебе показал, потому что он здоровее всех твоих змей в грузовике…
Юджин бочком протиснулся в лабораторию и, покусывая заусенец, глянул Лойалу через плечо, словно бы впервые, его глазами, увидев чучела котят, цаплю с поникшей головой и ссохшимися, похожими на раковинки каури глазницами.
– Для таксидермии, – пояснил он, когда заметил, что Лойал разглядывает бутылки виски.
– Господь заповедал нам любить царство Его, и стеречь его, и быть пастырями тем, кто ниже нас, – сказал Лойал, глядя на жуткие стены, которые полутьма, вонь и трупики животных превращали в какой-то поперечный срез ада. – Вы уж простите, но я не знаю, можно ли в таком случае насаживать их на палки да набивать.
Юджин заметил в углу стопку журналов “Хастлер”. Обложка у верхнего была просто омерзительная. Он тронул Лойала за руку:
– Ладно, пошли, – сказал он, потому что не знал, что скажет Лойал, если заметит журналы, а когда Фариш рядом, лучше бы обойтись без неожиданностей.
– Ну, – сказал Фариш, – мне-то откуда знать, а ты, наверное, прав, Лойал. – Юджин с ужасом увидел, как Фариш наклонился над алюминиевым рабочим столиком и, откинув волосы с лица, всосал ноздрей через долларовую купюру полоску белого порошка – наркотика, не иначе. – Ты, конечно, прости, но. Что, Лойал, я неправ буду, если предположу, что славный жирненький стейк на косточке ты съешь в один присест, вон как мой братец?