Маленький друг

Почти все дома на главной улице были большие и старые. На востоке, за Главной улицей и Маржин-стрит, начинались железнодорожные пути и склады, где играли Хили с Гарриет, там же стоял заброшенный завод по очистке хлопка. Еще дальше – ближе к реке, в сторону Ливи-стрит – были трущобы: свалки, стоянки разбитых машин, хижины с жестяными крышами и просевшими крылечками, рядом с которыми ковырялись в грязи куры.

После самой мрачной своей точки – отеля “Александрия” – Главная улица сворачивала на Пятую магистраль. Федеральная трасса была построена в обход Александрии, и теперь шоссе, как и магазинчики на площади, тоже потихоньку ветшало: жарились в ядовитом сером мареве закрывшиеся бакалеи и пустынные стоянки; универсам, где торговали комбикормом, и старая саутлендская заправка (на поблекшей вывеске игривый черный котенок – в белых носочках и с белой же грудкой – катает лапкой коробочку хлопка) были заколочены наглухо. Они свернули на север и по городской дороге пронеслись мимо Дубовой Лужайки, проехали под старой эстакадой и выехали к коровьим пастбищам и хлопковым полям, к крохотным пропыленным фермам издольщиков, которые были с превеликим трудом отвоеваны у сухой, бесплодной красной глины. Здесь же, в пятнадцати минутах езды от города, была и Александрийская академия, школа, где учились Хили и Гарриет: приземистое здание из шлакобетона и гофрированного железа, которое распласталось по пыльному полю, словно самолетный ангар. За школой, в десяти милях к северу поля полностью исчезали под строем сосен, который темной, глухой, высокой стеной вырастал по обе стороны дороги и беспрерывно тянулся почти до самой границы с Теннесси.

Однако дальше они не поехали, притормозили на красный напротив “Джамбо”, где у входа стоял на задних лапах пластмассовый цирковой слон, удерживая выгоревшим хоботом неоновый мячик-рекламку:

бургеры

мороженое

молочные коктейли

А потом, проехав мимо кладбища, которое торчало на холме театральным задником (кованая черная ограда, на севере, юге, востоке и западе возвышаются на мраморных воротных столбах каменные ангелы с точеными шеями), они снова закружили по городу.

Когда Гарриет была помладше, в восточной части Натчез-стрит жили одни белые. Теперь тут жили и белые, и черные, и в общем-то неплохо уживались. Чернокожие были молодыми, преуспевающими, с детьми, а почти все белые были одинокими вдовыми старушками, как, например, подруга Либби, миссис Ньюман Маклемор, которая давала Эллисон уроки фортепиано.

– Эй, Пем, притормози-ка возле мормонского дома, – сказал Хили.

Пем заморгал:

– А зачем? – спросил он, но все равно притормозил.

Кертиса видно не было, машины мистера Дайала – тоже. Возле дома был припаркован грузовик, но Гарриет сразу поняла, что это не тот грузовик, который она видела раньше. У этого был опущен задний борт, и было видно, что в кузове ничего нет, кроме железного ящика с инструментами.

– Они – там?! – спросил Хили, который даже про Эсси Ли ныть перестал.

– Ого, это что у них такое? – Пембертон резко затормозил посреди улицы. – Они что, фольгой окна залепили?

– Гарриет, расскажи ему, что ты видела. Она сказала, что видела…

– Даже знать не хочу, что у них тут творится. Порнушку они там, что ли, снимают? Ну ваще, – Пембертон поставил машину на ручник и, заслонившись ладонью от солнца, принялся разглядывать окна верхнего этажа, – это ж каким извращенцем надо быть, чтоб дома залепить фольгой все окна?

– Ой-ей, – Хили отвернулся от окна, вжался в сиденье.

– Ты чего?

– Пем, поехали, поехали!

– Да в чем дело-то?

– Смотрите, – воскликнула Гарриет, которая до этого завороженно молчала.

В центральном окне появился черный треугольник – кто-то изнутри ловко поддел фольгу ногтем.

Машина резко рванула с места, и Юджин трясущимися руками приладил фольгу обратно. У него начиналась мигрень. Из одного глаза градом катились слезы, Юджин отошел от окна и с грохотом споткнулся о ящик содовой, которого не заметил в темноте, – звон бутылок полоснул его по левой стороне лица слепящим разрядом боли.

У Рэтлиффов мигрени – это семейное. Еще про деда Юджина, давно преставившегося “Папашу” Рэтлиффа, рассказывали, что его однажды так допекла, как он сам выражался, “мутная башка”, что он высадил дубиной глаз корове. От мигреней страдал и отец Юджина, который однажды во время приступа, давным-давно, аккурат под Рождество, так наподдал Дэнни, что тот влетел головой в холодильник и у него кусок зуба откололся.

Эта мигрень накинулась на Юджина почти без предупреждения. От одних змей кого хочешь стошнит, а тут Юджин еще и перенервничал из-за того, что Рой Дайал к ним заявился без приглашения, хотя вряд ли копы или Дайал станут за ним шпионить из такой приметной старой колымаги, которая только что стояла у них перед домом.