Маленький друг

– Хлопот с нами не оберешься! А я-то думала, что сегодня одна такая забывчивая, – весело сказала Тэт, которая из-за резкого поворота врезалась в Аделаиду и вцепилась ей в руку.

Но только она открыла рот, чтобы сказать, что теперь ее не мучает совесть из-за того, что она забыла дома часы, как тут впереди придушенно вскрикнула Либби и – БУМ: что-то с грохотом врезалось в переднюю пассажирскую дверцу “олдсмобиля”, машина завертелась, и никто опомниться не успел, как уже надрывались клаксоны, из носа у Эди лилась кровь, а они стояли на встречной полосе и глядели на едущие на них машины сквозь расползавшуюся по стеклу паутинку трещин.

– О, Гаррр-риэт!

Смех. Гарриет испуганно поняла, что это ее выбрала одетая в джинсовый костюм кукла чревовещателя. Все они – Гарриет и еще пятьдесят девочек всех возрастов – сидели на бревнах посреди лесной полянки, которую воспитатели называли “часовней”.

Две девчонки из домика Гарриет (Доун и Джейда), которые сидели впереди, обернулись и злобно уставились на нее. Они утром как раз подрались с Гарриет, и драка прекратилась, только когда в часовне ударили в гонг.

– Эй, Зигги, старик, ты полегче! – захихикал чревовещатель.

Его звали Зак, он был воспитателем в лагере у мальчиков. Доктор и миссис Вэнс то и дело рассказывали, что Зиг (кукла) и Зак спят вместе вот уже двенадцать лет, что кукла была его “соседом по комнате” в общежитии при университете Боба Джонса и вообще, Гарриет уже знала о них больше, чем ей хотелось. Кукла была одета в духе “ребят из «Тупика»[35] – бриджи, фетровая шляпа, – у нее был жуткий красный рот и веснушки, похожие на оспины. Теперь кукла, видимо, изображая Гарриет, выпучила глаза и завертела головой.

– Эй, босс! А еще говорят, что я – болванчик! – злобно заверещала кукла.

Опять смех – громче всех смеялись Доун и Джейда, одобрительно хлопая в ладоши. У Гарриет пылали щеки, но она надменно уставилась в затылок девчонки, которая сидела впереди нее: та была постарше, лифчик врезался ей в спину и жир торчал валиками. “Надеюсь, что я никогда такой не стану, – думала Гарриет. – Лучше голодная смерть”.

Она была в лагере уже десять дней. А казалось, целую вечность. Она подозревала, что Эди перекинулась парой слов с доктором Вэнсом и его женой, потому что у всех воспитателей вдруг появилась отвратительная привычка выделять ее из толпы, но беда ее отчасти заключалась в том – это Гарриет и сама отлично понимала, только поделать ничего не могла, – что у нее не получалось незаметно влиться ни в одно общество. Она из принципа не стала подписывать и сдавать “клятвенную карточку”, которая лежала у нее в информационном буклете. Там был целый набор торжественных обещаний, под которыми все должны были подписаться: клянусь, мол, не ходить на фильмы для взрослых, не слушать “тяжелую и психоделическую рок-музыку”, не употреблять алкоголь, не заниматься сексом до свадьбы, не курить табак и марихуану и не поминать Господа всуе. Не то чтобы Гарриет и вправду хотелось сделать что-нибудь из этого списка (ну разве что в кино сходить – да и то редко), но она решила, что подписывать не будет и все тут.

– Эй, лапуля! Ты ничего не забыла? – бодренько спросила Врачиха Вэнс, приобняв Гарриет (которая тут же одеревенела), и по-компанейски ее потискала.

– Нет.

– Я от тебя “клятвенную карточку” так и не получила.

Гарриет молчала.

Врачиха снова надоедливо прижала ее к себе.

– Знаешь, лапуля, Господь дал нам выбор! Можно поступать правильно, а можно поступать неправильно. Или ты болеешь за Христа, или нет. – Она вытащила из кармана незаполненную “клятвенную карточку”. – Вот, о чем я тебя попрошу, Гарриет, помолись над этой карточкой. И пусть Господь подскажет тебе, как поступить.

Гарриет уставилась на кругленькие носки белых кед Врачихи.

Врачиха сжала ладонь Гарриет:

– Лапуля, а хочешь, я с тобой помолюсь? – доверительно спросила она, будто облагодетельствовать ее собиралась.

– Нет.

– Ну, я знаю, Господь наставит тебя на путь истинный, – Врачиха искрилась энтузиазмом, – уж я-то знаю!