Маленький друг

– Поехали! – Фариш хлопнул по приборной доске, но когда они свернули за угол, Дэнни пришлось остановиться, потому что от кайфа его как-то уж слишком сильно забирало, потому что творилась какая-то чертовщина, какая-то выносящая мозг многоуровневая скоростная экстрасенсорика (эскалаторы ездили вверх-вниз, на каждом этаже крутились диско-шары), и они оба это чувствовали, им и говорить ничего не надо было, Дэнни на Фариша даже взглянуть не мог, потому что знал: оба они думают об одной и той же до ужаса странной штуке, которая с ними приключилась нынче утром, часов в шесть, когда Фариш (который всю ночь не ложился) вошел в комнату в одних трусах и с пакетом молока в руках, и ровно в эту же секунду в телевизоре появился мультяшный бородач в трусах и с пакетом молока.

Фариш остановился – и бородач остановился.

Видишь? спросил Фариш.

Вижу, ответил Дэнни.

Он весь взмок. Они с Фаришем переглянулись. Когда они снова посмотрели в телевизор, там уже была другая картинка.

Они сидели в душной машине, и сердца у них колотились так, что казалось вот-вот – и будет слышен стук.

– Заметил, – вдруг спросил Фариш, – что все грузовики, которые мы по пути сюда видели, были черными?

– Чего?

– Они что-то перевозят. Вот только не знаю, что именно.

Дэнни молчал. С одной стороны, он понимал, что все это чушь собачья, что Фариш просто параноит, но, с другой стороны, что-то в этом было. Вчера ночью звонил телефон – три раза, с интервалом ровно в час, но трубку вешали, не говоря ни слова. Потом Фариш нашел стреляную гильзу на подоконнике в лаборатории. Это вообще как понимать?

А теперь еще и это – девчонка, снова девчонка. Влажная, буйная трава на газоне возле пресвитерианской церкви отливала зеленоватой синевой в тени декоративных елей, извилистые дорожки выложены кирпичом, самшитовые кусты подстрижены, все такое аккуратненькое и блестящее, будто игрушечная железная дорога.

– Я только вот чего понять не могу, кто ж она, черт подери, такая? – спросил Фариш, нашаривая в кармане дозу. – Не надо было тебе ее отпускать.

– Ее Юджин отпустил, не я.

Дэнни пожевал губу. Нет, ему не показалось – после несчастья с Гам девчонка как сквозь землю провалилась, он неделями ее искал, ездил по всему городу. А теперь стоит о ней подумать, стоит о ней только заговорить, как она тут как тут, вспыхивает на горизонте – черные, остриженные, как у китайца, волосы, злобные глаза.

Они оба нюхнули, чуток подуспокоились.

– Кто-то, – Дэнни сделал глубокий вдох, – кто-то поручил этой девчонке за нами шпионить.

Он хоть и под кайфом был, но тотчас же пожалел, что это сказал. Фариш нахмурился.

– Что-о? Да если кто-то, – прорычал он, вытирая нос тыльной стороной ладони, – если кто-то этой соплячке велел за мной шпионить, я ее разорву на части.

– Она что-то знает, – сказал Дэнни.

Почему он так решил? Потому что она поглядела на него из окна катафалка. Потому что она проникла в его сны. Потому что она преследовала его, охотилась за ним, всю голову ему задурила.

– Да и мне бы хотелось знать, что она тогда делала возле дома Юджина. Ну, если эта сучка мне фары побила…

Как-то уж очень театрально он это сказал, Дэнни насторожился.

– Если она фары побила, – сказал он, старательно не глядя Фаришу в глаза, – как думаешь, зачем она тогда к нам постучалась и рассказала?

Фариш пожал плечами. Он ковырял какое-то засохшее пятно на штанине, вдруг ни с того ни с сего страшно им заинтересовался, и Дэнни – разом – уверился, что Фариш про девчонку (да и про все происходящее) знает куда больше, чем говорит.

Да нет, глупости, и все равно – что-то тут неладно. Вдалеке слышался собачий лай.

– Кто-то, – вдруг сказал Фариш, заерзав, – кто-то, значит, к Юджину влез и змей всех повыпускал. Окна все закрыты были, кроме того, которое в ванной. А туда только ребенок пролезть мог.

– Я с ней потолкую, – сказал Дэнни.

Мне у нее много чего узнать надо. Почему, например, я тебя в жизни раньше не видел, а теперь ты повсюду? Почему, например, ты мелькаешь у меня за окном и бьешься в стекло, будто та бабочка, “мертвая голова”?

Он так долго не спал, что, стоило ему закрыть глаза, как он уносился куда-то к водорослям, темным озерам и прохудившимся плоскодонкам, которые покачивались в тинистой воде. И там, во влажном полумраке, среди стрекота цикад была она – пыльцевато-белое личико, черные перья волос, – она что-то шептала, и он даже вроде понимал что, но никак не мог…

Я тебя не слышу, сказал он.

– Чего ты не слышишь?

Дзынь: черная приборная доска, голубые пресвитерианские ели, на пассажирском сиденье сидит Фариш, глядит на него.

– Чего не слышишь? – повторил он.

Дэнни моргнул, вытер пот со лба.

– Неважно, – ответил он.

Он был весь в испарине.