Маленький друг

Комары везде, везде. Теперь они его нашли, поняли, что двинуться он не может. Они раздражающе, с оттяжечкой впивались ему в подбородок, в шею, в дрожащие мускулы на руках.

“Давай, давай, надо с этим разделаться”, – твердил он себе. Он держал ее голову правой рукой – она была посильнее, но сам глядел на левую, которой он держался за лестницу. Она уже здорово онемела, и теперь ему только и оставалось, что смотреть на нее, чтобы убедиться, что он не разжал пальцы.

К тому же он боялся воды: если туда глядеть, так и отключиться можно. Тонущий ребенок может утянуть за собой взрослого мужика – профессионального пловца, спасателя. Знает он такие истории…

Вдруг он как-то разом понял, что она перестала трепыхаться. Он замер на миг, подождал. Голова ее была такой мягкой на ощупь. Он слегка разжал хватку. Потом обернулся, чтобы посмотреть (надо же было проверить, не то чтобы ему, конечно, хотелось проверять), и с облегчением увидел, что ее тело обмякло и покачивается на зеленой воде.

Он осторожно отнял руку. Она не двигалась. Затекшие, ноющие мышцы закололо иголочками, он развернулся, схватился за лестницу другой рукой, прихлопнул комаров на лице. Еще немножко посмотрел на девчонку – искоса, краешком глаза, будто на жертву дорожной аварии.

И тут вдруг руки у него так затряслись, что он с трудом удержался на лестнице. Он вытер пот со лба, сплюнул полный рот кислятины. Дрожа всем телом, он схватился за скобу повыше, распрямил локти, подтянулся и влез на лестницу под громкий скрежет проржавевшего железа. Он устал, он до смерти хотел убраться от воды подальше, но все равно заставил себя обернуться и напоследок окинуть ее тело долгим взглядом. Он потыкал ее ногой и смотрел, как она, завертевшись, уплывает от него в тень, неподвижная, как бревно.

Гарриет больше было не страшно. С ней случилось что-то странное. Цепи лопнули, сломались замки, отпустило земное притяжение, она летела вверх, вверх и вверх, зависнув в безвоздушной ночи, раскинув руки, будто космонавт – невесомая. За ней кильватерным следом пенилась темнота, сплетенные кольца вздувались и расходились, как круги от дождя по лужам.

Необыкновенное величие. В ушах у нее шумело, и она почти чувствовала, как солнце жарко светит ей в спину, пока она летела над пепельно-серыми просторами, над огромными пустошами. Я знаю, каково это – умирать. Если она откроет глаза, то увидит собственную тень (руки раскинуты, как у рождественского ангела), которая переливается на бирюзовом дне бассейна.

Вода плескала Гарриет в живот, накатывала на нее утешительно, почти в такт дыханию. Как будто вода – вокруг ее тела – дышала за нее. Само дыхание стало позабытой песней, песней ангелов. Вдох – гармония. Выдох – экстаз, торжество, утраченные райские песнопения. Она уже так долго задерживала дыхание, что сможет не дышать еще немножко.

Еще немножко. Еще немножко. Вдруг Гарриет в плечо уперлась нога и она почувствовала, что кружится, уплывает к дальней стене бака. Нежно искры полетели. Она в холод уплыла. Дзинь – и звездочки сгорели, внизу зажглись огни, засияли города в темной дали. Легкие обжигало назойливой болью, которая с каждой секундой становилась все сильнее, но еще немножко, повторяла она, еще немножко, нужно продержаться до конца…

Она стукнулась головой о противоположную стену бака. От удара Гарриет отнесло назад, и в тот же миг вода всего на какую-то долю секунды схлынула с ее лица, и ей удалось урвать крошечный глоточек воздуха перед тем, как она снова погрузилась в воду.

Снова темнота. Темнота, которая еще темнее, если только такое возможно, темнота, которая высасывает из глаз последние искорки света. Гарриет висела в воде и выжидала, и вместе с ней мягко покачивалась ее одежда.

Она была у стены, куда солнце не дотягивалось. Она надеялась, что тени и плеск воды скрыли ее вдох (легонький, одними губами), воздуха все равно не хватало, чтоб унять жуткую боль в груди, но достаточно, чтобы продержаться еще немножко.

Еще немножко. Где-то тикал секундомер. Это просто такая игра, и она отлично умеет в нее играть. Птичка поет – и я так могу, рыбка плывет – и я так могу. Кожу на голове и на руках закололо иголочками, будто ледяным дождем. Нагретый бетон и запах хлорки, полосатые пляжные мячи и детские надувные круги, пойду куплю мороженое “Сникерс” или фруктовый лед…

Еще немножко. Еще немножко. Она все глубже и глубже увязала в безвоздушности, и легкие у нее пылали от боли. Она – маленькая белая луна, которая плывет над нехожеными пустынями.