Маленький друг

Гарриет выбросила куриную косточку во двор, обтерла пальцы о голые ноги, развернула другую салфетку и принялась за кусок праздничного торта, который ей тоже принес Хили. Несколько минут оба молчали. Даже днем над задним двором Гарриет нависало неуютное, душное запустение, и казалось, что здесь как-то и мрачнее, и холоднее, чем в других дворах на Джордж-стрит. А по ночам, когда зеленые дебри, джунгли и заросли во дворе чернели и сливались воедино, весь двор буквально оживал. Штат Миссисипи кишел змеями. Гарриет и Хили с самого детства слышали рассказы о том, как мокасиновые змеи жалят рыбаков – то вокруг весла обовьются, то свалятся в лодку с низко нависших ветвей, как затаившиеся в подвалах змеи кусают сантехников, газовщиков и дезинсекторов, слышали они и о людях, которые катались на водных лыжах, да и въехали прямиком в подводное гнездо мокасинов, а потом всплыли только их разбухшие трупы с остекленевшими глазами, такие раздутые, что они волоклись за моторкой, подпрыгивая на воде, будто резиновые игрушки в ванной. Они оба знали, что летом нельзя гулять по лесу в шортах и без ботинок, нельзя переворачивать большие камни или перешагивать через упавшие деревья, предварительно за них не заглянув, знали, что надо держаться подальше от высокой травы, куч хвороста, заболоченной воды, водопроводных труб, подвалов и подозрительных ям. Хили поежился, вспомнив, что мать не раз напоминала ему, что не надо подходить к разросшимся кустам, давно пересохшему илистому пруду и трухлявым поленницам у Гарриет во дворе. “Гарриет не виновата, – говорила она, – что мать у нее за домом совсем не следит, но смотри мне, увижу, что ты там босиком бегаешь…”

– Под изгородью есть змеиное гнездо – маленькие, красные, как ты и рассказывал. Честер говорит, ядовитые. Прошлой зимой, когда земля замерзла, я там нашла их целый клубок, вот такой. – она очертила в воздухе круг размером с мяч для софтбола. – Они все смерзлись.

– Кто ж испугается дохлых змей?

– Они были не дохлые. Честер сказал, они бы ожили, когда оттают.

– Фу-у.

– Он весь клубок спалил.

Это Гарриет помнила даже слишком живо. У нее перед глазами до сих пор стоял Честер – на нем высокие сапоги, он стоит посреди зимнего двора и поливает змей бензином, держа канистру в вытянутой руке. Когда он швырнул спичку, пламя взметнулось химическим оранжевым шаром, который совсем не опалил и даже не осветил блеклую почерневшую зелень живой изгороди. Даже издали было видно, как извивались змеи от вспыхнувшей в них жизни, одна особенно – ей удалось высвободить голову из общего клубка, и она слепо дергалась из стороны в сторону, будто “дворник” на лобовом стекле. Горели они, отвратительно потрескивая, и звука хуже Гарриет в жизни не слыхала. А потом на этом месте всю зиму, да и почти всю весну лежала кучка маслянистого пепла и почерневших позвонков.

Она рассеянно взяла кусок торта и положила его обратно.

– От этих змей, – сказала она, – невозможно избавиться, мне Честер говорил. Они могут уползти ненадолго, если за них как следует взяться, но если они где-то обосновались и им там было хорошо, они потом все равно вернутся.

Хили вспомнил, сколько раз он, чтобы срезать путь, перелезал через эту изгородь. Босиком. А вслух сказал:

– Ты была когда-нибудь в “Мире рептилий” на старой трассе? Это там, где “Окаменелый лес”. Там заправка еще. Хозяин – жуткий старикан с заячьей губой.

Гарриет уставилась на него во все глаза:

– Ты там был?

– Ага.

– И твоя мать туда поехала?

– Нет, конечно, – слегка смутился Хили. – Только мы с Пемом. Мы с ним с бейсбола возвращались.

Даже Пембертон – даже Пем! – не горел желанием заезжать в “Мир рептилий”. Но у них заканчивался бензин.

– Первый раз вижу человека, который там был.

– Старикан просто страшный. У него все руки в татуировках со змеями. И еще в шрамах, – заметил Хили, пока наполнял бак, – как будто его много раз жалили.

У него не было ни зубов, ни вставных челюстей и он мягко, по-змеиному растягивал губы в жуткой улыбке. И самое ужасное – на шее у него висел удав: “Что, сынок, хочешь погладить?” – спросил он, наклонившись к окну машины, впившись в Хили своими невыразительными выцветшими глазками.

– И как там? В “Мире рептилий”?

– Воняет. Как будто рыбой. Я трогал удава, – прибавил он. Он побоялся отказаться, испугался, что, если не погладит, старикан швырнет удава в него. – Он был холодный. Как зимой сиденья в машине.

– Сколько у него там змей?

– До фига. У него там вся стена заставлена аквариумами со змеями. И еще больше змей просто ползают на воле. Там есть такой отгороженный участок, Гремучее Ранчо называется. И чуть вдалеке стоит еще одно здание, у него все стены разрисованы и исписаны какой-то чушью.

– А почему они не выползают наружу?

– Не знаю. Они вообще не очень-то и ползали. Они как будто больные.

– Больная змея мне не нужна.

Тут Хили вдруг пришла в голову очень странная мысль. А если бы брат Гарриет не умер, когда она была маленькой? Если бы он остался жив, то сейчас был бы, наверное, как Пембертон: дразнил бы ее, рылся в ее вещах. Она, может быть, его особо и не любила бы.