Маленький лорд Фонтлерой

Таким образом старик откинулся на спинку кресла и, дав волю своему юному собеседнику продолжать рассказы о своем житье-бытье, не переставал внимательно наблюдать за мальчиком, устремив на него свой странный взгляд. Лорд Фонтлерой обнаруживал полную готовность отвечать на все его вопросы и весело и непринужденно входил в подробные объяснения. Он рассказал ему все, что мог, о Дике и Джеке, о торговке яблоками и м-ре Хоббсе; описывал народные сборища во всей красе их пестрой обстановки — со знаменами, транспарантами, факелами и ракетами. Мало-помалу он дошел в своих рассказах до четвертого июля и войны за освобождение, и уже пришел было в полный восторг, как вдруг, что-то вспомнив, остановился.

— В чем дело? — спросил дед. — Почему ты не продолжаешь?

Лорд Фонтлерой несколько сконфуженно задвигался на своем стуле. Графу было ясно, что эта нечаянная остановка была вызвана какою-нибудь промелькнувшею в уме мальчика внезапною мыслью.

— Мне пришло сейчас в голову, что, может быть, вам это не нравится, — ответил он. — Может быть, кто-нибудь из ваших был там в это время. Я забыл, что вы англичанин.

— Можешь продолжать, — сказал граф. — Никто из близких мне там не был. Ты забыл, что и ты сам англичанин.

— О, нет! — быстро возразил Кедрик. — Я американец!

— Ты англичанин, — повторил граф сурово. — Твой отец был англичанин.

Ему приятно было это сказать, но оно неприятно было Кедрику. Мальчик никогда не думал о подобной развязке. Он чувствовал, что покраснел до корня волос.

— Я родился в Америке, — протестовал он. — Если вы родились в Америке, то стало быть вы американец. Извините меня, — продолжал он с видом серьезной вежливости, — что и противоречу вам. М-р Хоббс говорил мне, что если бы случилась новая война, то мне пришлось бы быть — быть американцем.

Граф как-то жестко засмеялся; это было короткий и суровый, но все-таки смех.

— Ты, говоришь, сделался бы американцем? — сказал он.

Он ненавидел Америку и американцев, но его забавляло серьезное одушевление этого маленького патриота. Он подумал, что из такого хорошего американца должен со временем выйти и хороший англичанин.

Скоро позвали к обеду, так что им не пришлось углубиться в беседу о революции, да и лорд Фонтлерой находил неловким возвращаться к этой теме.

Кедрик слез со стула и подошел к своему вельможному деду. Он посмотрел на его больную ногу.

— Не позволите ли мне помочь вам? — произнес он учтиво. — Знаете, вы можете опереться на меня. Один раз, когда у м-ра Хоббса болела нога — на нее опрокинулась бочка с картофелем — то он обыкновенно опирался на меня.

Рослый лакей чуть не лишился своей репутации и места, улыбнувшись на эту фразу Кедрика. Это был аристократический лакей, всегда живший в самых лучших, благородных домах, и никогда не улыбался. Он, не шутя, сам счел бы себя недостойным своего истинно лакейского звания, допустив, чтобы какое бы то ни было обстоятельство могло заставить его сделать такой непростительный поступок, как позволить себе улыбнуться. Но на этот раз он не выдержал и, почувствовав весь ужас своего положения, спасся только тем, что моментально устремил глаза через голову графа на какую-то очень страшную картину.

Граф смерил глазами своего мужественного внука с головы до ног.

— Ты думаешь, что в состоянии это сделать? — спросил он сурово.

— Думаю, что мог бы, — сказал Кедрик. — Я силен. Мне, вы знаете, семь лет. Вы можете с одной стороны опереться на свою палку, а с другой — на меня. Дик говорит, что для семилетнего мальчика у меня очень хорошие мускулы.

Он пригнул руку к плечу, чтобы граф мог видеть мускулы, заслужившие похвалу Дика; при этом лицо его смотрело так серьезно и важно, что лакей счел необходимым еще пристальнее уставиться в страшную картину.

— Хорошо, — сказал граф, — можешь попробовать.

Кедрик подал ему палку и начал помогать ему подняться. Обыкновенно это исполнял лакей, и ему доставалось не мало проклятий, если в такую минуту нога его сиятельства поражалась новою схваткой. Не в привычке графа было стесняться выражениями, и нередко у здоровенных слуг его душа уходила в пятки при подобных обстоятельствах.

Но на этот раз старик обошелся без брани, хотя и чувствовал сильную боль. Он предпочел сделать попытку: медленно поднялся и положил руку на маленькое плечико своего храброго внука. Лорд Фонтлерой сделал осторожный шаг, смотря на больную ногу подагрика.

— Вы только опирайтесь на меня, — сказал он, одобрительно улыбаясь. — Я пойду очень тихо.

Если бы графа поддерживал слуга, то он не столько облокачивался бы на свою палку, сколько на руку лакея. И теперь он хотел испытать силу своего внука, дав ему почувствовать тяжесть такого бремени. Оно и в самом деле было нелегко, так что уже через несколько шагов лицо юного лорда сильно покраснело, и сердце забилось быстрее; но он крепился, помня про свои мускулы и похвальный отзыв о них Дика.

— Не бойтесь опираться на меня, — произнес он, с трудом переводя дух. — Мне ничего, если — если это не очень далеко.