Маленький оборвыш

- Почем я знаю! Выдумал стучаться по ночам! Лень мне сойти, а то бы я задал тебе!

С этими нелюбезными словами он захлопнул окно.

Что мне было делать? Стучаться во все дома было невозможно, уйти - значило бросить шиллинг. Конечно, я один виноват в потере моих денег. Покупатели поспешат возвратить мне их, как только узнают, в чем дело. Всего лучше подождать здесь до утра и подстеречь молодых джентльменов, когда они выйдут на улицу.

К счастью, прямо против того дома, где, как я думал-, жили старьевщики, была довольно глубокая подворотня, и я устроился в ней как можно удобнее.

Я провел всю ночь, то засыпая на несколько минут, то опять просыпаясь.

В семь часов утра лавочник, во владениях которого я расположился, отворил свою дверь и прогнал меня.

Я, однако, держался тут же поблизости и часов в девять увидел, что из дома, замеченного мною, вышли два молодых человека с черными мешками в руках, они были одеты не так щегольски, как вчерашние джентльмены; их сюртуки казались очень поношенными, а фуражки сильно засаленными. Тем не менее я сразу узнал в них мистера Берни и мистера Джонса.

- Извините, сэр, - сказал я, обращаясь к первому из них, - я оставил свой шиллинг в кармане тех штанов... Отдайте мне его, пожалуйста.

- Что такое? Какой шиллинг? Какие штаны?

- Да те, что я вам вчера продал вместе с курткой. Вернитесь домой, посмотрите!

- Что он такое болтает? - с изумлением спросил мистер Берни. - Вы знаете этого мальчика, Уилькинс? - обратился он к своему товарищу.

- В первый раз вижу.

- Вы ошиблись, голубчик, - ласково сказал мне Берни. Как зовут того господина, которого вы ищете?

- Одного звали Берни, другого Джонс. Разве же это не мистер Джонс?

- Нет, дружок, меня зовут не Джонс, - а Уильям Уилькинс, - отвечал мистер Джонс.

- Неужели вы скажете, что не вы купили у меня платье из работного дома, что не вы живете в этом доме, в комнате, набитой старым платьем? - с отчаяньем вскричал я.

- Конечно, не мы, чего ты к нам привязался!

- Неправда, вы! Постойте, вон идет полицейский, я сейчас позову его.

Увидев полицейского, знакомые мои двинулись вперед быстрыми шагами.

- Отдайте мне мой шиллинг! - кричал я, догоняя их. - Отдайте, не то я закричу, что вы воры!

- Экий гадкий попрошайка! - побледнев от гнева, вскричал мистер Джонс. - На тебе два пенса, и убирайся прочь!

- Я не уберусь. Вы мне дайте весь мой шиллинг, не то я пожалуюсь полиции, - отвечал я.

- На что же ты пожалуешься? - спросил Берни.

- А на то, что вы взяли у меня деньги, когда покупали мое платье из работного дома!

- Из работного дома? Молодец! Так это ты бежал из работного дома и продал свое платье? Хорошо! Теперь я сам сведу тебя в полицию за такие проделки.

С этими словами он схватил меня за ворот куртки и потащил навстречу к полицейскому, Положение мое было отчаянное. Я сделал усилие, вырвался из рук Берни (он держал меня некрепко) и пустился со всех ног бежать прочь. Бегство стоило мне моей шапки.

Когда я вырвался из рук Берни, она свалилась на землю, и, торопливо оглянувшись, чтобы посмотреть, не гонятся ли за мной, я увидел, как бессовестный мошенник поднял ее и спрятал в свой мешок.

Я отбежал далеко от Сафрон-Гилла и, убедившись, что никто не преследует меня, остановился обдумать свое положение. Меня все еще не оставляла надежда найти прежних товарищей; кроме того, я искал себе работы. Но напрасно ходил я взад и вперед между лавками: ни Рипстона, ни Моулди нигде не было видно. Встретившиеся мне знакомые мальчики сказали, что мои друзья уже с самого рождества не ходят на базар и что никто не знает, куда они делись. Найти работу мне так и не посчастливилось. Хотя я сильно вырос за время болезни и был одет не так, как прежде, все продавцы сразу узнавали меня.

- Опять ты явился, мазурик! Проваливай, проваливай дальше! - говорили они, завидев меня. - Убирайся прочь, арестант!

Все попрекали меня моей арестантской стрижкой, и так как у меня не было шапки, то моя стриженая голова всем бросалась в глаза. Мне не удалось заработать ни гроша. Снегу в этот день не было, но зато был сильный мороз и ветер.

С утра я решил не заниматься воровством, даже тем невинным воровством, которым промышляли мон прежние товарищи. Решение я принял за чашкой горячего кофе, но потом я прослонялся по базару целый день, ничего не евши, и оно значительно поколебалось.

Наконец совсем стемнело, лавочники начали зажигать огни, голод заставил замолкнуть мою совесть. Я решил еще раз обойти базар и ни за что не возвращаться с пустыми руками.