«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949

С тех пор стало хорошим тоном обсуждать воспитание детей на партийных собраниях. Выступающие были единодушны: «Если мы в настоящее время не возьмемся серьезно за воспитание наших детей, то они могут превратиться в бездельников и лентяев. Ни в коем случае не должны наши дети ощущать видимый блеск и внешнюю скорлупу быта в Германии. Необходимо внедрять трудовой процесс и трудовые навыки… и воспитывать их в правильном социалистическом духе»706. Судя по всему, беспокойство политработников и некоторых родителей, что дети могут вырасти барчуками, имели под собой основания. Это стало очевидно, когда летом 1947 года школьников отправили в пионерский лагерь на остров Рюген. Как докладывал инструктор Политуправления СВАГ, в первые же дни выяснилось, что «дети в большинстве своем за время пребывания в Германии почти отвыкли трудиться». Они приехали в лагерь из-под крылышек мамаш, и в первые дни некоторые из них повели себя «как истинные барчуки». Так, шестнадцатилетний бонвиван заявил медсестре: «А зачем я буду заправлять кровать, когда здесь есть вы и немки», а кто-то предложил заплатить за уборку постели, деньги имелись. Другой, проснувшись, кричал: «Фрау, одеть мне ботинки!» Дома ботинки ему надевала и снимала немка. Девочки не умели заплетать косы – дома это тоже делали немки.

Воспитателям пришлось объяснять барчукам, каким должен быть настоящий пионер и советский школьник. Инструктор Политуправления утверждал, что к концу смены удалось «сломить ненужные для советского ребенка проявления элементов барства», дети привыкли к режиму и дисциплине, везде ходили строем, на все спрашивали разрешение… А старшие отряды девочек даже (курсив наш. – Авт.) отказались от уборщиц-немок и сами приводили комнаты в порядок. Инструктор считал, что помогли беседы и доклады, воспитывавшие любовь и преданность Родине, делу партии Ленина – Сталина, а также коллективные читки правильных книг, художественная самодеятельность, пионерские костры, обсуждение советских кинофильмов («Дети капитана Гранта», «Веселые ребята», «Адмирал Нахимов»). Как педагогическое благо политработник превозносил строгую дисциплину – военные занятия и игры, караульную службу на территории лагеря. Однако, судя по всему, главным итогом лагерной жизни стало все-таки то, что «в среднем каждый ребенок в весе прибавил 1 кг 300 г.». И в послевоенные годы это действительно было большим достижением707.

Когда на одном из партийных собраний директор школы начала рассказывать, какие исключительные дети учатся в школе, ее поправили: «…таких детей меньшинство, [хотя] в большинстве дети хорошие, но они в своем досуге предоставлены сами себе». Нет детских книг, кинокартин, дома пионеров. Дети каждый день ходят в кино, смотрят немецкие идеологически вредные фильмы, полдня бегают по улице, много шалят, «некоторые пьют и курят, да и к немцам относятся нехорошо»708. Но партийные руководители больше всего беспокоились о том, чтобы советские дети «не вырастали немцами». В Советский Союз нужно было «привести нормальных детей, а не с искалеченным сознанием»709.

К концу 1947 года борьба с «онемечиванием» детей превратилась у политработников в навязчивую идею. Нельзя было отставать от развернувшейся в СССР борьбы с «низкопоклонниками» и космополитами. Именно тогда цензура начала энергично снабжать политотделы «немецким» компроматом. Материалы перлюстрации писем оперативно доводили до партийных организаций – для «недопущения в дальнейшем общения советских детей с немцами»710. Жена офицера В. из военной комендатуры Грааль-Мюритц в письме родным похвасталась, что ее сын хорошо говорит по-немецки. Гордых своим ребенком родителей тут же объявили плохими воспитателями, поскольку их сын язык усвоил не в советской школе, а чуть ли не на улице, в живом общении с немецкими сверстниками. На этот педагогический провал недостаточно бдительным родителям было публично указано на собрании семей711.

Таких «крамольных» случаев было немало: «Вовка играет с сыном нашей хозяйки, ему 9 лет, но они друг друга понимают, один говорит по-русски, а другой по-немецки, а игры у них на целый день хватает»; «Жоржика Светлана взяла из детского сада, где он за месяц ужасно разболтался. Сейчас к нему ходит интеллигентная молодая девушка – немка, сухая и холодная. Жоржик подтянулся в смысле манер»; «Томуська очень любит детей. С немчурятами так играет хорошо. По-немецки шпрехает вовсю»; «Алик целые дни бегает, играет с немчурой. Уже хорошо разговаривает по-немецки. Через год собирается в школу». Тщательной цензуре подвергали и письма старшеклассников на родину. Ловили за руку тех, кто не видел ничего зазорного в общении с немецкими детьми: «Здесь нет ни одной русской девочки моих лет и приходится ходить в кино, на бассейн (так в документе. – Авт.) с немецкими девушками, а у Стасика есть товарищи-немцы, так что когда пойдем на бассейн, нас собирается человек 15–18»; «Тамарка ездила на пароходе с немецкими девчонками в Берлин, ей не скучно, у нее много подруг, она хорошо говорит по-немецки»712.