Дело это оказалось технически не простым и не одномоментным. Коммунизация сваговского быта и создание изолированных от немцев пространств не только встречали достаточно серьезное, скрытое и изворотливое противодействие сотрудников военной администрации. Одновременно выяснилось, что квартиры не готовы, ремонт задерживается; общежития не обустроены и не оснащены всем необходимым. Хотя об этом начали говорить еще год назад, повторявшиеся распоряжения о немедленном переезде в отселенные дома перекрывались оправданиями сваговских бюрократов: ничего не успели отремонтировать и оборудовать733.
Дефицит «правильных» квартир привел в действие проверенный механизм – советскую распределительную систему. На жилплощадь стали выдавать ордера, появились очереди. Но строгой очередности не было. В первую очередь квартиры получали те, кто проявил бóльшую настойчивость или смог заручиться благосклонными резолюциями старших начальников. Переход от инициативного (и бесконтрольного!) «самообеспечения» жильем, возникшего еще в первые месяцы СВАГ, к советской распределительной практике привел к тому, что квартирный вопрос сваговцы пытались решать обычным для советских людей способом, используя связи и служебное положение734. Заговорили о «сынках и пасынках»735. Ничего не добившись от руководства, сотрудники устраивались, как и прежде, на частных квартирах, а начальство продолжало сетовать на «разбросанность квартир офицерского состава» и пересчитывать по пальцам отрицательные стороны такого проживания.
Однако холодная война превратила требования о создании советских колоний в категорический императив. Дело стронулось с мертвой точки и пошло достаточно быстро. Часто без оглядки на негативную реакцию немцев. Иногда отселение с территорий, отведенных под колонии, проводилось с грубыми нарушениями. Могли, например, отселить гораздо больше местных жителей, чем было необходимо. Участились случаи, когда военнослужащие и гражданские сотрудники самовольно изгоняли местных жителей, оставляли у себя принадлежавшую им мебель, хотя командование категорически это запрещало. Но спусковой механизм «самовольничания» уже сработал. И советский человек, зная, как трудно что-либо выбить из хозяйственников, уповал только на самообеспечение. Он добывал для своей новой квартиры все, что только было можно (и нельзя!)736, не оглядываясь на задачи большой немецкой политики Сталина и на возмущение немцев.
Если в 1945 году выселение воспринималось немцами стоически, как вполне ожидаемое последствие поражения, а в 1946 году формирование изолированных районов велось сваговским начальством медленно, с учетом возможных политических последствий – на носу были муниципальные выборы, то в 1947 году все изменилось. Ударную кампанию по созданию в чрезвычайно сжатые сроки изолированных районов немецкое население восприняло как неоправданный произвол. Новые выселения спровоцировали рост враждебного отношения к русским, начались «нежелаемые» (так в документе. –
Места изолированного пребывания советских людей в Германии называли по-разному: «специальные кварталы вроде военных городков», «отселенные районы для советских граждан», «специально освобожденные от немецкого населения районы», «район сплошного выселения», «обособленные городки», «квартиры сплошного выселения», «зона сплошного выселения», «отселенные от местного населения дома», «советские городки-колонии». В партийных документах чаще всего встречается «советская колония». Этому термину придавали в первую очередь политический смысл: не забывайте, вы часть СССР, живущая по законам и правилам советского общества в чуждом и враждебном окружении. Сваговцам в силу специфики их деятельности подобные ограничения представлялись неуместной перестраховкой, с которой оставалось только возмущенно смириться.