— Так ты его испортишь, — возразила жена.
Дэвид чувствовал на себе её взгляд, когда катил кроватку в спальню. Там он молча разделся и присел на край постели. Внезапно поднял голову, тихо чертыхнулся и щёлкнул пальцами.
— Забыл тебе сказать… В пятницу я должен лететь в Чикаго.
— О Дэвид, — прошептала Элис едва слышно.
— Два месяца уже откладываю эту поездку, но дальше тянуть рискованно. Я обязан ехать.
— Мне страшно оставаться одной…
— В пятницу к нам придёт новая кухарка. Она всё время будет в доме. А я уеду только на несколько дней.
— Боюсь… Чего — не знаю. Скажу тебе — не поверишь. Кажется, я сошла с ума.
Дэйв уже был в постели. Элис выключила свет. Он слышал, как она обошла кровать, откинула одеяло и скользнула в постель. Вдохнула аромат её тёплого тела.
— Если хочешь, чтобы я задержался на несколько дней, то я…
— Нет, поезжай, — но голос её звучал неуверенно. — Это важно, я понимаю. Только вот всё думаю о том, что говорила тебе — о законах, любви, защите. Любовь защищает тебя от меня. Но ребёнок… — вздохнула она. — Что защищает тебя от него?
Прежде чем Дэвид смог ответить, упрекнуть её за глупые рассуждения о младенце, Элис внезапно включила ночник над кроватью.
— Смотри!
Ребёнок — сна ни в одном глазу — лежал, уставившись прямо на Дэвида глубоким проницательным взглядом.
Свет погас. Элис, дрожащая, прижалась к мужу.
— Безнравственно бояться существа, тобой рождённого. — Её затихший было шёпот убыстрился, разгорячился, огрубел.
— Но он же пытался убить меня! Лежит там и подслушивает, о чём мы говорим. Ждёт, пока ты уедешь, чтобы снова напасть на меня! Клянусь тебе! — она разразилась рыданиями.
— Пожалуйста, — успокаивая жену, повторял Дэвид, — прекрати же, прекрати. Пожалуйста…
Элис долго плакала в темноте. Было уже очень поздно, когда она, ещё продолжая содрогаться, расслабилась наконец в объятиях мужа. Задышала мягко, горячо и ровно Усталые рефлексы подёргали тело, и Элис уснула.
Задремал и Дэвид.
Но прежде чем набрякшие веки сомкнулись совсем, погрузив его в приливные волны забытья, он услышал странный приглушённый звук — знак бессонницы и осознания.
Чмок влажных гибких губок.
Ребёнок.
А потом — сон.
Утром Солнце просияло, и Элис заулыбалась.
Дэвид крутил своими часами над детской кроваткой.
— Глянь, малыш! Что там летит, что там блестит? Вот так! Вот так! Что там летит, что там блестит?
Элис, улыбаясь, сказала мужу, чтобы он отправлялся в Чикаго, она теперь совсем осмелела, беспокоиться не о чем. О малыше она позаботится. Да, позаботится, всё будет в порядке.
Самолёт взял курс на восток. Впереди были только небо, солнце; облака и за горизонтом — Чикаго. Там Лейбер окунулся в суматоху телефонных звонков, устройства заказов, планирования встреч, деловых споров, банкетов. Но раз в сутки отправлял письмо или телеграмму Элис и малышу.
На шестой день, вечером, в его номере раздался звонок из Лос-Анджелеса.
— Элис?
— Нет, Дэйв. Это Джефферс.
— Доктор?
Крепись, дружище. Элис заболела. Лучше бы тебе ближайшим рейсом вылететь домой. У неё пневмония. Старик, я сделаю всё, что могу. Если бы не сразу после родов! Она очень слаба…
Лейнер уронил трубку. Поднялся и не почувствовал под собой ног. И руки отнялись, всё тело стало чужим. Комната поплыла в тумане и начала разваливаться на части.
— Элис, — проговорил он, направляясь наощупь к двери.
Лопасти ещё повращались, потом неровно забились и замерли. Время и пространство были отброшены назад… Но вот Дэвид ощутил, как под пальцами поворачивается дверная ручка, как под ногами пол обретает твёрдость, как вокруг вырастают стены спальни и в свете уходящего дня доктор Джефферс поворачивается к нему от окна, а Элис лежит под белоснежным одеялом словно пленённая снегопадом. Туг доктор Джефферс начинает говорить и говорить без передышки, успокаивая, и звуки возникают и пропадают в сумраке за лампой, мягко трепыхаясь, — прозрачное журчание, похожее на голос.
— Твоя жена — слишком хорошая мать. Она больше заботится о ребёнке, чем о себе…
Бледное лицо Элис внезапно сжалось и тут же разгладилось. Медленно, с полуулыбкой она начала рассказывать, и рассказывать по-матерински — о том о сём и о прочем, с выразительными деталями — поминутный и почасовой отчёт матери, пекущейся о мирке кукольного дома и его маленькой жизни. Но остановиться Элис на этом уже не смогла — слишком туго закрутилась пружина. И теперь в её речь прорвались гнев, страх и даже крохотная чуточка отвращения. Доктор Джефферс остался невозмутим, но сердце Дэвида забилось в ритме этой речи, которая всё ускорялась.
— Он никак не спал. Подумала, он заболел. Лежал, глазел, а поздно ночью заводил плач. Да так громко… Плакали плакал ночь напролёт, ночь за ночью. Я не могла успокоить его, не могла прилечь на минуту.
Доктор Джефферс медленно-медленно кивнул.
— Довела себя до пневмонии. Но теперь она напичкана хорошими лекарствами и, можно сказать, отбилась от чёртовой болезни.
Дэвида лихорадило.
— Ребёнок, Что с ребёнком?
— Держит хвост пистолетом. Главарь дома!
— Спасибо тебе.
Джефферс, попрощавшись, ушёл.
— Дэвид!
Он повернулся на испуганный шёпот Элис: