Маленький убийца

— Это всё из-за ребёнка, — она схватила мужа за руку. — Я пытаюсь обмануть себя, уверить, что просто на меня дурь нашла, но он ведь знал, как я ослабла после больницы, поэтому и плакал ночь напролёт, а когда не плакал — слишком уж тихо лежал. И я знала: стоит зажечь свет, и он уставится на меня…

Дэвид вздрогнул. Он вспомнил, что и сам видел и ощущал — ребёнка бессонного в темноте, далеко за полночь, когда детки должны спать. Лежит без сна, безмолвный, словно мысль, не плача, не выглядывая из кроватки. Дэвид постарался отогнать эти думы. Безумные думы…

Элис продолжала рассказывать:

— Я хотела убить его. Да, хотела. Уже на следующий день после твоего отъезда пошла в детскую и наложила руки ему на горло. И так стояла долго-долго, что-то соображала, чего- то опасалась… Потом натянула одеяло ему на лицо, перевернула на живот и вдавила головой в подушку — и так его и бросила, выбежала из комнаты…

Дэвид попытался остановить её.

— Нет, дай мне закончить, — прохрипела она, упёршись взглядом в стену. — Когда выбежала, подумала, как это просто. Каждый день где-нибудь да задохнётся ребёнок. Никто бы и не догадался. Но когда я вернулась взглянуть на мертвеца, Дэвид, он был жив! Да, жив, перевернулся на спину, и, жил, смеялся, дышал!. После этого я не могла прикоснуться к нему. Покинула и более не приходила — ни покормить, ни приглядеть, ни ещё чего сделать. Наверно, кухарка за ним ухаживает, не знаю. Знаю только, что своим плачем он не давал мне спать, и я все ночи изводила себя догадками, а теперь заболела. Он же лежит и соображает, как бы убить меня, как бы попроще прикончить. Понимает, что я слишком много знаю о нём. Я не люблю его, и нет у нас никакой защиты друг от друга и не будет никогда.

Она дошла до края. Выговорившись, изнемогла душой и провалилась в сон. Дэвид долго стоял над женой, не в силах пошевелиться. Кровь застыла в жилах, ни одна клеточка не двигалась. Закупорка.

* * *

На следующее утро он сделал то, что требовалось сделать. Пошёл к доктору Джефферсу, рассказал ему всю историю и услышал ответ, исполненный терпимости:

— Давай-ка полегче на поворотах, дружище. Иногда для матерей вполне естественно ненавидеть своих детей. У нас есть термин для этого — амбивалентность. Способность ненавидеть любя. Любовники, к примеру, частенько ненавидят друг друга. А дети питают отвращение к матерям…

Дэвид прервал его:

— Я свою мать никогда не ненавидел.

— Конечно, ты не сознаёшься. Людям не нравится признаваться в ненависти к своим близким.

— Но Элис ненавидит родного ребёнка!

— Точнее, у неё навязчивая идея. Она отступила на шаг от обычной амбивалентности. Кесарево сечение вывело ребёнка на этот свет и чуть не увело Элис на тот свет. Она винит малыша и за это, и за пневмонию. Обвиняет в своих бедах самого безответного, кто под рукой. Да все мы так поступаем! Спотыкаемся о стул и проклинаем его, а не нашу неловкость. Мажем по мячу, играя в гольф, а ругаем дёрн, клюшку, изготовителя мячей. За провалы в бизнесе честим богов, погоду, судьбу… Я могу повторить только то, что говорил раньше: люби свою Элис. Любовь — лучшее в мире лекарство, Покажи, как ты к ней привязан, возьми её под крыло. Сумей доказать ей, насколько младенец невинен и безобиден. Убеди, что ради него стоило рисковать жизнью. Минует время, Элис обретёт равновесие, прекратит думать о смерти и полюбит ребёнка. Если через месяц или около того она не придёт себя, дай мне знать. Поищу хорошего психиатра, А теперь ступай и — не смотри волком.

С приходом лета страсти, казалось, улеглись и жить стало легче. Дэйв, хоть и был поглощён работой, уделял много времени жене. Она, в свою, очередь, подолгу гуляла, набиралась сил, по случаю играла в бадминтон. «Взрывалась» теперь крайне редко и вроде бы избавилась от своих страхов. Только однажды, в полночь, когда тёплый ветер внезапно пронёсся по дому и, вырвавшись наружу, затряс деревья под луной, словно серебряные бубны… задрожав во сне, Элис проснулась и скорей скользнула в объятия мужа за утешением, и он, лаская её, спросил, что случилось.

— Что-то здесь, в комнате, следит за нами, — прошептала она.

Дэйв включил свет.

— Опять приснилось, — огорчился он. — Тебе же стало лучше. Давно уже ничего не тревожило.

Элис вздохнула, когда он выключил свет, и внезапно сразу уснула. Добрых полчаса Дэйв держал её в объятиях и думал о том, до чего же она милое и вместе с тем какое странное создание…

Он услышал, как скрипнула и приотворилась дверь спальни.

За дверью никого не было. И чего она дёрнулась? Ветер ведь стих.

Дэйв ждал. Наверно, целый час пролежал в молчании и темноте.

Вдруг вдалеке, завывая, словно метеорчик, гибнущий в чернейшей пучине космоса, зашёлся в плаче малыш.

Крошечный звук, затерянный меж звёзд, и тьма, и дыхание женщины в его объятиях, и ветер, вновь продавшийся в деревьях…

Дэйв медленно сосчитал до ста. Плач продолжался.

Осторожно высвободив руку Элис, он выбрался из постели, надел тапочки, халат и тихо вышел из спальни.

«Спущусь на кухню, — решил Дэйв, — подогрею молоко, принесу наверх и…»