Маленькое одолжение. Продажная шкура

– На суде. Перед самым занавесом. Я хочу, чтобы он думал, будто ему удалось выйти сухим из воды.

Эбинизер хмыкнул:

– Ты здорово разозлишь Древнюю Мэй и с полсотни бывших сподвижников Лафортье.

– Угу. Я сегодня плохо спал, так переживал за них.

Он фыркнул.

– У меня есть одна теория кое о чем, – добавил я.

– Да?

Я рассказал.

Пока я рассказывал, Эбинизер мрачнел с каждой фразой. Он повернул руки ладонями вверх и посмотрел на них. Руки у него крупные, сильные, обветренные и мозолистые от тяжелой работы – и не дрожат никогда. На одной ладони темнела царапина, которую он получил, упав на землю во время вчерашней потасовки. На кончиках нескольких пальцев синели чернильные пятна.

– Мне нужно кое-что предпринять, – сказал он. – А тебе лучше поторопиться.

Я кивнул:

– Увидимся там?

Он снял очки и принялся осторожно протирать линзы носовым платком.

– Ага.

* * *

Суд начался примерно через час.

Я сидел на каменной скамье у края сцены, Молли рядом со мной. Мы проходили по делу как свидетели. Мыш устроился на полу возле меня. Ему тоже предстояло выступить как свидетелю, хотя, кроме меня, об этом никто не догадывался. В зале не осталось ни одного свободного места. Собственно, именно поэтому Совет, как правило, устраивает собрания в разных местах по всему свету: для большого количества людей в Эдинбурге просто не хватает места.

Стражи стояли по периметру сцены, у дверей и в проходах между рядами. Все присутствующие были одеты в черные чародейские балахоны с шелковыми или атласными накидками, цвет и отделка которых разнились в зависимости от статуса. Синие – у полноправных членов Совета, красные – у тех, кто имеет вековой стаж работы по чародейскому профилю, серебряная лента с кистями у признанных алхимиков, золотой жезл-кадуцей у знахарей-целителей, медный шеврон на отвороте у обладателей ученой степени (у некоторых их было столько, что и накидки не разглядеть), вышитая белая соломонова звезда у профессиональных экзорцистов… и так далее.

На моей синей накидке орнамент отсутствует, хотя одно время я забавлялся идеей вышить на ней «ГИА» – красными, белыми и синими нитками. Из всех присутствующих в помещении Молли одна щеголяла коричневым балахоном.

Люди отводили от нас глаза.

Белый Совет любит свои церемонии. Анастасия Люччо появилась в дверях при всех своих регалиях, не говоря уже о сером плаще Стража. Рука ее до сих пор висела на перевязи, но в другой она держала церемониальный жезл командующего Корпусом Стражей. Стоило ей войти, как все разговоры разом стихли. Она трижды ударила концом жезла в пол, и в зал вошли шестеро членов Совета Старейшин под предводительством Мерлина в темных балахонах с пурпурными накидками. Они поднялись на сцену и торжественно встали в ряд. Появился Пибоди с письменной доской размером с ноутбук – он уселся на каменную скамью с противоположной от нас с Молли стороны и тут же принялся строчить что-то, скрипя пером.

Я положил руку на голову Мыша и принялся ждать начала спектакля – потому что иначе назвать все это не мог. Спектакль.

Появились еще двое Стражей, а между ними – связанная фигура. Моргана провели по ступеням и поставили на сцену перед старейшинами – все как положено обвиняемому, со связанными перед собой руками и в черном капюшоне-мешке на голове. Ему никак не стоило идти самому, идиоту, но он все же сумел прохромать вниз самостоятельно, не прибегая к помощи Стражей. Должно быть, его напичкали болеутоляющими.

Слово взял Мерлин.

– Мы собрались сегодня, – начал он по-латыни, – дабы свершить правосудие. Стоящий здесь Дональд Морган обвиняется в преднамеренном убийстве члена Совета Старейшин Алерона Лафортье, сговоре с врагами Белого Совета и измене означенному Совету. Мы начнем с рассмотрения улик.

Некоторое время зачитывали улики. Их хватило бы на десять приговоров. Морган, стоявший над еще не остывшим телом жертвы с окровавленным орудием убийства в руках. Банковский перевод почти в шесть миллионов долларов, внезапно пришедший на его счет. Сам факт побега, в процессе которого он тяжело ранил троих Стражей. Последовавшее за этим вовлечение обманным путем в соучастие и укрывательство других чародеев – нас с Молли разве что по имени не назвали.

– Дональд Морган, – произнес Мерлин. – Имеете ли вы сказать что-либо в свою защиту?

Это выглядело довольно необычно. Обвиняемым редко давали возможность произнести хоть что-нибудь.

Ведь это так запутывает процесс.

– Я не оспариваю обвинений, – твердо заявил Морган из-под капюшона. – Я и только я виновен в смерти Лафортье.

Вид у Мерлина сделался такой, будто кто-то зажарил его любимого щенка с яичницей на завтрак. Он кивнул:

– Если других улик нет, мы перейдем к…

Я встал.

Мерлин осекся и уставился на меня. В зале воцарилась мертвая тишина, если не считать скрипа пера Пибоди. Он остановился, чтобы перевернуть страницу, и достал из кармана вторую чернильницу, которую поставил на стол.

Анастасия посмотрела на меня, крепко сжав губы, и взгляд ее словно спрашивал: «Что, черт возьми, ты творишь?»

Я подмигнул ей, вышел на середину сцены и повернулся лицом к старейшинам.