Маленькое сердце (СИ)

   В этой пятерке оказался Григорий. Сам вызвался. Сын подошел, приник к отцу, а в глазах - просьба, чуть не мольба:

   - Папка, и я с тобой...

   - Нет! - сурово отрезал отец. - Шутишь? Не за грибами иду и не на рыбалку. Со смертью в прятки играть.

   - А я? А если ты?.. - чуть не вскричал Ванюшка. - Я хочу быть с тобой! Я убью фашиста, если он только посмеет... Ну возьми меня, папа!

   Григорий присел на корточки, обнял сына, поцеловал, долго смотрел в глаза, такие родные и милые, словно хотел запомнить их...

   - Боишься, что меня убьют?

   - Да!

   И глаза мальчика заволокло слезами. Отец прижал его к себе крепко, как только мог.

   - Не бойся, сынок. Меня ни одна пуля не берет, ты же знаешь. Вон их сколько летело ко мне, да только покусали и попадали, бессильные убить. До сердца моего ни одна не добралась и не доберется, обещаю тебе это. А вот за тебя - как поручусь? Вдруг ты не такой заговоренный, как я? Что я тогда матери скажу?.. Но не хочу об этом думать, потому как ты останешься жить, должен остаться. Я приказываю тебе, слышишь?

   - Слышу, папа, - едва слышно выдавил из себя Ваня.

   - Ты ведь не хочешь, чтобы твой папка умер? Конечно, я мог бы и не спрашивать, но знай, если случится что с тобой... если тебя не станет... то я умру.

   Сын еще крепче прильнул к отцу, обхватив его руками за шею, положив маленькие горячие ладошки ему на затылок. И прошептал:

   - И я умру, если не станет тебя... Потому что больше у меня не будет такого отца. Зачем мне тогда жизнь?

   - Не смей так говорить, сынок. Ты должен жить вопреки всему, что бы ни случилось! Впереди у тебя светлое будущее, и ради наших детей мы, их отцы, и идем на смертный бой с врагом. Понимаешь? Ты понимаешь меня, сын, Ванюша мой дорогой?..

   - Да, папа...

   - Вот и хорошо. Оставайся и жди, а я скоро вернусь. Обязательно вернусь, родной мой! Мы им покажем!..

   И, скупо улыбнувшись на прощанье и поцеловав сына, отец поднялся и пошел. Потом оглянулся и махнул рукой уже издали... И хорошо видел маленькую, одинокую фигурку с пилоткой в руке меж двух берез, но, к сожалению, не смог заглянуть мальчику в глаза.

   Плотно сомкнув губы, не двигаясь, сын долго глядел отцу вслед. В его глазах горела та же решимость, которую незадолго перед этим видела его мать.

   И ни один человек в отряде не спохватился, когда Ванюша внезапно исчез, едва группа подрывников скрылась из виду...

   ... Эшелон приближался. Партизаны быстро положили мину под рельс и уже начали отходить, как вдруг с неба донесся рокот моторов, и хищные носы "мессершмиттов", нацелившись, устремились к насыпи, поливая ее огнем из пулеметов. Трое так и не успели уйти, остались лежать близ путей. Григория и его товарища смерть миновала. Они торопливо растянули провод, установили взрывную машину средь высокой травы и залегли, поджидая состав. Но самолеты вернулись, и вновь затарахтели с высоты пулеметы. Оба партизана поспешили скрыться в молодом березняке поодаль: здесь, на открытом месте они были как на ладони.

   И тут послышался шум паровоза. Эшелон медленно подходил к месту, где стояла мина. Метров триста уже ему осталось. Двести... Сто... Надо торопиться к рукояти, уже показались из-за кустарника две платформы с песком впереди паровоза!

   И партизаны поползли, дождавшись, когда самолеты уйдут для повторного захода. И вот она уже видна, долгожданная рукоять, которую надо повернуть. Всего десять метров до нее! Восемь! Пять! Еще немного...

   И в это время сверху застучал пулемет. Остался-таки один немец в воздухе, шел позади тех, что разворачивались где-то неподалеку. И выполнил свою задачу: настигли вражеские пули обоих партизан. Григорий первым ткнулся лицом в траву и застыл; позади него замер, убитый в голову, его товарищ.

   Пять метров... И некому повернуть рукоять. А эшелон уже выплыл из ольшаника и, пыхтя, полз вдоль насыпи. Сзади, за паровозом, стояли на платформах гитлеровцы с автоматами в руках и зорко глядели по сторонам. Другие наугад били из пулеметов по кустам и высокой траве.

   И тут Григорий, тяжело раненный, обессиленный, но живой, услышал рядом голос:

   - Папка... Папочка!.. Очнись! Что с тобой? Ну очнись же!..

   Григорий не поверил своим ушам. Не чудится ли ему? Может, это перед смертью в последний раз слышит он голос сына?.. И тут почувствовал, как кто-то теребит его за руку, все настойчивее, с плачем, и пытается повернуть его хотя бы на бок, чтобы посмотреть в глаза, услышать голос, быть может, успеть сказать последнее "прощай!". Ему удалось повернуть голову. "Сын... Ванюшка... Это он" - пронеслось в мозгу. Хотел открыть глаза, но не смог, пошевелить губами - и тоже не вышло. Кровь текла из ран, унося с собой силу. Но она еще осталась, не вся ушла, и, усилием воли собрав ее остатки, пока не успели еще покинуть тело, Григорий открыл глаза.

   Ваня склонился над умирающим отцом, губы его дрожали, по лицу бежали слезы. Он увидел, как шевельнулись у отца губы, подставил ухо. И услышал:

   - Рукоятка...

   С этим последним словом Григорий провалился в бездну...