Малгобекский бастион. Поворотный момент битвы за Кавказ. Сентябрь–октябрь 1942 г.

Ближе к вечеру над занявшей оборону группой Флюгеля появились 18 советских самолетов. К счастью для немцев, незадолго до этого они сняли с танков полотнища со свастикой (которыми накрывались сверху танковые кормы и башни для облегчения опознания своими летчиками) и тщательно замаскировали свои боевые машины. Один из участников рейда Флюгеля, танкист 2-й роты Вернер Нойман так вспоминал этот напряженный момент: «Самолеты заметили нас, но не атаковали. Они, видимо, не могли распознать в нас немецкие танки и ошибочно принимали за своих. В этот момент командир 2-го взвода принял самое верное в этой критической ситуации решение и, встав в полный рост в своем башенном люке, начал подавать летчикам знаки, обеими руками размахивая перед кружащим над ним самолетом. Его примеру последовали командиры других машин. Самолеты, развернувшись, полетели в сторону Сагопшина… Каково же было наше удивление, когда они на наших глазах сбросили бомбы… на Сагопшин, все еще удерживавшийся русскими. Пока мы оживленно обсуждали разворачивающуюся перед нами гротескную ситуацию, нас прервал грохот орудий в отдалении. Это русская артиллерия из Малгобека начала обстреливать Сагопшин! Видимо, сбитые с толку своими самолетами, русские артиллеристы не желали отставать в нанесении возможно большего урона ненавистному врагу, который, как они посчитали, вошел в селение» [372, р. 82].

Однако дальнейшее развитие событий было еще более неожиданным. Над танкистами Флюгеля, завороженно наблюдавшими за тем, как разные роды советских войск из-за низкого уровня согласованности действий и плохой связи ведут между собой огневой бой, пронесся уже немецкий самолет – истребитель «Мессершмитт-109». Сделав разворот и снизившись, самолет открыл огонь по стоящим внизу танкам – на сей раз приняв их за советские машины. Как вспоминал Нойман, «за то время, что мы не могли идентифицировать себя как немецкие танки, такие случаи повторялись неоднократно» [372, р. 83].

Как пишет далее Вернер Нойман, «пока мы продолжали стоять в обороне, надеясь, что пехота и противотанковые средства займут захваченную нами территорию, над нами просвистело несколько противотанковых снарядов, источник которых был неизвестен. К ним присоединились два Т-34 с противоположного склона хребта, продолжавших обстрел немецких танков с безопасной для себя дистанции. Вскоре вокруг нас стали рваться тяжелые снаряды. Нас обстреливали со всех сторон. Мы вынуждены были сменить позиции и несколько отступить. Однако разрывы снарядов следовали вслед за нами. Залпы 182-мм батарей (видимо, имеются в виду 152-мм гаубицы. – Т. М.) ложились все ближе. Огонь по нас велся с открытых позиций. Снаряды ложились все точнее. В зависимости от того, где они рвались, мы перемещались то вперед, то назад. Снаряды рвались прямо возле танков с оглушающим грохотом. Среди орудийных залпов можно было различить выстрелы противотанковых пушек и танковых орудий. Взметенные взрывами пыль и грязь заполнили боевые отделения танков; осколки с лязгом врезались снаружи в броню. Это было огромным испытанием для нервов: сидеть вот так среди артиллерийского обстрела, будучи не в силах что-либо сделать, слушая свист снарядов и дожидаясь разрыва» [372, р. 83].

Нервов у эсэсовцев хватило ненадолго. Около 16 часов Флюгель приказал своим танкистам укрыть машины и спрятаться самим в противотанковом рву, где они были бы вне досягаемости советских снарядов. Командир группы поддерживал постоянную радиосвязь со штабами батальона и дивизии. Поэтому в группе Флюгеля были уже в курсе того, что происходило в долине, и дожидались уже не подхода главных сил, терпящих поражение в развернувшемся танковом сражении, а наступления темноты, чтобы под ее покровом прорваться к своим линиям.

Нойман вспоминал: «Было 16:30. День клонился к закату. Мы заняли круговую оборону и расставили на удобных для ведения огня точках наши ручные пулеметы. Так, без особых происшествий, прошло больше часа. Внезапно я услышал неподалеку от себя какой-то шум. Мы сразу открыли пулеметный огонь в этом направлении. Оттуда донеслись звуки русской речи. Кто-то кричал нам что-то, что мы не могли понять. Мы, использовав свои скудные познания в русском, обратились в ответ с требованием немедленно выйти. Несколько фигур появилось из темноты. Мы тут же втолкнули их в ров. Их оказалось 17 человек. Мы тут же доставили их к командиру роты и допросили с помощью переводчика» [372, р. 84].

Вероятно, захваченные в плен танкистами Флюгеля советские пехотинцы были одним из в беспорядке отступивших с поля боя под Сагопшином подразделений 57-й гвардейской стрелковой бригады. Этот факт указывает на то, что в хаосе сражения того дня обеим сторонам трудно был установить, где находятся свои, где – противник, что и приводило к таким эксцессам, серия которых так живо описана Вернером Нойманом в его воспоминаниях.

Между тем на поле сражения под Сагопшином опустилась ночная темнота. День, которому обе стороны придавали такое значение, завершился. Каковы же были его итоги?