Малиновые облака

— Нет, не писал и не просился. Зачем лезть в пекло наперед батьки? Придет и мой черед. Куда-куда, а на фронт успеется!

— Эх ты! — искренне возмутилась Марина. — Какой же ты парень, как же я раньше тебя не разглядела?!

Марина гневно взглянула на понурившегося, безвольно опустившего плечи Сергея, и в душе ее шевельнулась жалость. Нет, слабохарактерная она, не может вот так запросто отчитать человека, к которому когда-то была — да что там была! — и сейчас далеко не равнодушна. Надо попытаться что-го сделать, надо спасти его от позора. Она взяла его за локти, почти умоляюще посмотрела в глаза.

— Послушай, попросись сам на фронт, не торчи здесь! Неужели ты не видишь, какое к тебе отношение? Ведь не только молодежь, старики вон… Даже Ефим Лукич…

Марика говорила сбивчиво, голос ее дрожал, она чуть не плакала:

— Если поедешь на фронт — провожу тебя как самого дорогого человека, как мужа провожу… И буду ждать тебя! Сколько бы ни пришлось — буду ждать! Слышишь меня, Сережа?

Марина чувствовала, как сильно-сильно колотилось в груди сердце, как западало дыхание, и от волнения она не могла говорить. Она смотрела на Сергея полными слез глазами, смотрела с нетерпением и надеждой. «Сейчас, сейчас он скажет! Он все поймет, милый Сергей, скажет: «Быть по-твоему, завтра пишу рапорт», — и упадет с души камень, будет легко и весело с ним, как в тот вечер свидания, когда он объяснился в любви».

Но Сергей молчал. Смотрел под ноги и молчал. Он боялся сказать, что, мол, здесь, в тылу, нужен, боялся, что от такого ответа Марина сразу уйдет. И попытался отвести разговор:

— Ну зачем ты так, сразу. Война ведь завтра не кончится. Вот разберусь в своих делах — и там увидим…

Он почувствовал, как руки Марины обмякли, медленно отпустили его руки и бессильно повисли, как плети. Она молча отвернулась от него, еще постояла минуту, по-детски обиженно швыркая носом, и, свесив голову, устало пошла к калитке.

Сергей в два прыжка настиг ее, загородил дорогу.

— Ну пойми ты, глупая, разве плохо, если я буду рядом с тобой? У других девчонок женихи на фронте, неизвестно, вернутся ли, а твой — дома. Ну вот же я, живой, здоровый! Чего еще тебе надо? Поженимся и…

— Не нужен мне такой жених, тем более муж! — перебила Марина. — Позор один с таким женишком!

— А, ты хочешь, чтобы меня убили на войне? Этого ты хочешь? — вспылил Сергей. — Нет, ошибаешься, дорогая, я не из таких, кто свою жизнь не ценит.

— В том-то и дело, что ошибаюсь… ошибалась, — уточнила Марина. — Теперь-то все ясно. Надо же, такой здоровый парень прячется за бабами! Как же ты посмотришь на ребят, когда они вернутся с войны?

— А что мне смотреть? Я тоже солдат.

— Трус ты! — гневно крикнула Марина, будто обожгла плетью. — Видеть тебя не могу!

Она властно отстранила его и пошла к дому.

7

В избе Марина села на порог и заплакала. Не было больше сил сдерживать слезы, да и не хотелось. Заплакала от большой обиды на Сергея, от своей беспомощности и еще от чего-то, что она и сама не знала. Только бы не увидел ее такой слабой он…

Проснулась мать, быстро зажгла свет, испуганно подошла к дочери.

— Что с тобой?

Марина обхватила колени матери, уткнулась в них мокрым лицом.

— Ничего, мама. Пройдет. Сама не знаю, отчего настроение плохое.

Мать присела рядом.

— Может, с Сергеем не поладили? Чего вам не хватает?

— Мама, не говори о нем! — взмолилась Марина. — Не хочу слышать!

— Вон как! А я-то думаю, вы дружите, поэтому и сказала.

Обе недолго, понимая друг друга, помолчали.

— Скажи, мама, может быть, я в чем-то не права, но почему мой брат и отец на фронте, а он дома?

— Сергей-то? Кто его знает, видно, так надо.

— Нет, так не надо! — воскликнула Марина. — Если бы я была парнем, сразу бы ушла вместе с братом и отцом на войну. Стыд-то какой из-за него!

— Какой стыд? Ты что ему, жена? Нет. Ну так и посту пай, как совесть велит.

Мать одобрительно погладила Марину по голове, встала, вытащила из печки горшок, налила в тарелку щей.

— Садись ужинать, проголодалась, чай. Да уж какой там ужин, завтракать пора!

Она еще принесла из сенок кринку молока, нарезала хлеб и только тогда отправилась спать.

— Мама, а ты прочитала папино письмо? — вдруг вспомнила Марина.

— Какое письмо? — выбежала мать из горницы в ночной рубашке. — Болтает всякое, а про главное не говорит.

— А я думала, ты прочитала. Вон за зеркалом лежит.

Мать быстро вытащила письмо, в волнении развернула втрое сложенный листок, беззвучно шевеля губами, начала читать:

«Здравствуйте, родные мои жена Аннушка и дочь Марина! Во первых строках моего письма передаю большой привет вашему председателю Ефиму Лукичу, деду Никифору, всем родственникам и знакомым! Большой поклон от меня всей деревне! Как вы живете, родные, здоровы ли? Все ли в хозяйстве исправно, все ли ладно в колхозе? Обо мне не беспокойтесь, жив я и невредим. Мы с Ведотом служим в одной роте. Его немного ранило. Так, легко ранило, пуля попала в бедро, не задела кость. Был у него в санбате, обещали скоро выписать. Тачане об этом не говорите, сам напишет, если еще не написал. А то будет баба зря беспокоиться.