Гроб, хоть и пустой, был тяжелым. Я снял с него крышку и с большими усилиями погрузил: тележка дважды заваливалась на бок, и гроб опрокидывался, но, к счастью, не разбился. Потом погрузил крышку, она была легче, но отвозя все это в подсобку с уставшими руками и больной ногой на спустившем колесе тележки, подпрыгивавшей на каждом уступе, камне, ложбинке, я понял, что одному мне клятву свою не исполнить. Даже если переложу тело в гроб, перевезти его не сумею.
Я все оставил на складе.
Мне нужен был помощник, но где его найти? Время шло, скоро пора открывать кладбище. Тело пока что придется спрятать, я взял покрывало со склада, там хранилась гора таких. От Марфаро я знал, что трупы надо держать в холоде, замедляющем процесс разложения, но у меня не было альтернатив, и потом речь шла о коротком сроке. Я начал укутывать ее с ног, как несколько часов назад на диване, одно и то же движение как для любви, так и для смерти. Я поднимался кверху медленно, словно оттягивал вымарку любимой женщины из каталога живых. Добрался до груди, избегая прикосновений, потом до шеи, белой, как мел, до щеки, опустившейся перед сном мне на плечо, и до губ, к которым лишь раз прикоснулся и к которым снова хотел припасть, и я впился в них, понимая, что это в последний раз… Но и покрытое тело вырисовывалось под зеленым полотном. Я принес еще покрывал и подушку, чтобы скрыть человеческие очертания. Я закрою покойницкую на ключ, туда никто не войдет. Для надежности затянул тряпками окна, выходившие на центральную аллею.
Открыл кладбище на пять минут раньше положенного времени.
Под гнетом рассеявшихся иллюзий я стоял у могилы Эммы и думал, кто мне поможет похоронить ее дочь. Внезапно меня озарило.
Часто рельеф местности сам подсказывает нам, что делать. Так случилось с цементной плитой между ее и соседней могилой. Я вспомнил день, когда в ее серой пыли обнаружил следы лежавшего здесь человека, возможно, уснувшего, наверное, это Офелия провела ночь рядом с матерью, чтобы изведать незнакомые ей детские привычки. Подсказка. Все, казалось, сходилось на этом месте, на цементной плите, ожидавшей тело, белый квадратик на карте, который предстояло затушевать. Без промедления я взялся за дело. Вернулся на склад, загрузил тачку нужными материалами и вернулся к могиле. Выложил кирпичную стену в конце цементной плиты, уповая на ритуальность жестов, подсказывавших дельные мысли.
Еще раз подумал о Марфаро. В силу наших доверительных отношений и, главное, в силу своей профессии он, наверное, меня бы понял, если бы я рассказал ему всю историю, задал бы, конечно, пару вопросов, но в конце концов все же помог. Вопрос заключался в том, когда он появится, если вообще появится, он не сидел днями на кладбище. А у меня времени было в обрез, и что бы я ни предпринял, закончить надо сегодня вечером, после закрытия кладбища.
Закончился раствор, я отправился месить новый и, срезая путь, пошел между могил и мимо той, которая прославляла несостоявшуюся вечность Илии. Меня озарило. Я направился к могиле малышки Артемизии, он был там, несостоявшийся Сирано, сводил счеты с угрызениями совести.
Я подошел и положил ему руку на плечо. Он посмотрел на меня вопросительно.
– Мне нужна твоя помощь.
Он повернулся и посмотрел на меня, и я увидел отражение своего лица в его темных очках.
– Пойдем, увидишь.
Мы подошли к столу в покойницкой и остановились. Я посмотрел ему в глаза и стал по одному снимать покрывала, пока не дошел до последнего. Откинул край, и он увидел лицо.
Реакция Илии была для меня неожиданной: он закрыл лицо руками и заплакал, знак того, что их связывала нить крепче, чем я думал.
– Отравилась. Я нашел ее здесь, когда открыл кладбище.
Он подошел к ней и ласково погладил.
– Вы ведь были друзья?
Он кивнул.
– Вот и у тебя есть причина помочь мне ее похоронить.
Он посмотрел на меня вопросительно и бог весть о чем подумал, но, главное, с какой стати хоронить ее должен я? Разве у нее нет родных? И к чему вся эта спешка, эта таинственность? Может, у него в голове мелькнуло подозрение, что я причастен к этой смерти, что я спровоцировал ее, и даже если сам не убивал, то сейчас должен скрыть следы преступления.
– Это должен сделать я, она сама меня просила, Илия, она все подготовила, – сказал я ему дрожащим голосом.
Он снял очки и пристально посмотрел на меня, говорю ли я правду. Я впервые видел его глаза, которые потрясли меня своей чернотой и глубиной.
Он снова согласно кивнул, надел очки и посмотрел на меня в ожидании распоряжений.
– Помнишь гроб, который эксгумировали? Вечером, после закрытия кладбища, мы положим ее в этот гроб и похороним.
Я закрыл ее лицо, сверху положил покрывала, и мы вышли. Загрузил еще тачку и двинулся к могиле Эммы. Илия последовал за мной. По дороге он подал мне знак остановиться и велел идти за ним. Подошли к его могиле, он предлагал похоронить Офелию там.
– Илия, она бы предпочла другое место.
Когда мы подошли к могиле Эммы, я добавил:
– Здесь, рядом со своей матерью.
Илия ничуть не удивился, кто знает, что еще рассказывала ему Офелия? Этого я никогда не узнаю.