Малюта Скуратов. Вельможный кат

Боярин не все предугадал. Князь Владимир не молил брата о возвращении матери из дальней и мучительной ссылки. Охотились в золотистых по сени лесах, парились в бане, сладкий мед пили, нежное лебединое мясо смаковали. Князь Владимир старался угодить царю. Все-таки простил он грехи Старицких. Не станет сейчас прошлому ход давать. Мало ли какие мысли десять лет назад у Ефросинии в голове бродили? Лучше для державы с боярами из-за Старицких не схватываться. Князь Иван Бельский сам через темницу прошел. Он голодом да холодом крещенный, но и крещенному таким образом Иоаннова жестокость может надоесть. У Бельского характер крутой.

Когда скакали назад в Москву, Басманов бросил Малюте с непонятным смешком, будто желая уязвить:

— Вот, Гришка, гляди, как надо розыск вести!

— Не разберу я тебя что-то, Алексей Данилович. Чему мне учиться и у кого?

— У государя батюшки.

— Я готов, — осторожно ответил Малюта.

Иоанн молчал. Он всегда с любопытством, впрочем скрытым, следил за спорами между советниками. Правда после таких стычек становилась объемнее.

— Князь Владимир — трус, что и без твоего застенка ясно. Бояться его нечего. Он не более чем игрушка в руках матери да ненавистников государевых. А ты скольких расспрашивал, чтобы сие доказать? Зато государь батюшка сразу вывел князька на чистую воду. Труслив князек, труслив! Удел его, пресветлый государь, в казну взять пора. Дом и удел без хозяйки ветшают, а это и тебе и державе ущерб.

III

Война с Ливонией продолжалась, перемежаясь дипломатическими затеями. Иоанн одни города отдавал, другие просил вернуть под его руку. Князь Курбский готовился выступить против литовцев во главе с гетманом князем Радзивиллом. Малютины наблюдатели передали новые подозрения, прислав гонца. Они утверждали, что князь секретно сносится и с Сигизмундом-Августом, и с Радзивиллом, будущим противником. В окружении своем, которое состоит из преданных боярских детей и дворян, не стесняется в выражениях. И не только судьбу клянет, но и никак забыть не хочет, что здесь принял смерть государев изменник Алешка Адашев.

— Нас похожая участь ждет, — повторял он дворянам. — Крови Иоанн благородной не пожалеет. Облыжно обвинит, а Малютины палачи порубят нас, как капусту.

Особо князь Андрей доверял четвертым — Вешнякову, Кайсарову, Неклюдову и Тараканову. А для тайных поручений держал при себе Ваську Шибанова. В нем души не чаял и награждал постоянно. Гонец подробно описал Малюте образ жизни князя и чуть ли не слово в слово пересказал, какие речи тот за столом произносил, когда вино язык развязывало.

— Ничего государю поперек нельзя молвить. Никого не слушает, ни с кем не советуется. Один резон — голову с плеч долой. Силой правит, а не разумом. Себя на место Господа Бога ставит, а Басманова, этого презренного моавитянина, заместо оракула держит. Если ему правду в глаза верный слуга намерен произнести, сейчас в застенок к Малюте. Всех изменниками честит, всех подозревает. Малюту с цепи спустил, дозволил хватать первого встречного и поперечного. Клятвами всех опутал, крестоцеловальные записи перебрал у бояр и князей, у дворян и боярских детей. Только у князя Старицкого штук пять взял. Скоро с холопов начнет требовать. Надеется, что круговая порука от измены его спасет. А мы принуждены были поневоле крест целовать. Если кто не присягнет — умирает горькою смертию. Зверствует почище отца и деда. Те хоть с умом карали, а не по одному наговору. Мудрецы согласны, что если кто присягнет поневоле, то не на том грех, но прежде на том, кто принуждает.

Молодым собутыльникам князя не только даровое вино, но речи смелые нравились. Молодо — зелено, им кажется, жизнь русская впереди должна быть вольной, нестесненной, как у польской шляхты. А князь Андрей положит поочередно каждому ласковую ладонь на плечо и продолжает:

— Жестокому властелину противиться не зазорно. За что он адашевских родичей и друзей жизни лишил и юную их поросль порезал безжалостно? Разве так благородный правитель поступает? Не волен он распоряжаться нашими жизнями, как заблагорассудится. Он ведь не Бог, а лишь помазанник Божий. В иных странах верховенствует закон. Есть суд, есть мудрые сановники, которые блюдут справедливость. А у нас что?

Молодежь помалкивала, но с восторгом внимала князю. А Малюта гонца подгонял, стараясь поскорее добраться до какой-то лишь им одним намеченной точки:

— Ну, ну… Дальше, дальше…

Гонец, что в памяти речи княжеские хранил, страшась растерять по дороге во время скачки, кое-что добавил, присочинив от усердия:

— Пора бы и нам порядок на Москве навести и место владычнику указать, Богом ему отведенное, и заодно сатрапов его сократить.

Курбский ничего подобного не говорил и в мыслях не имел. А говорил он вот что, едва ли не противоположное, но тоже гонцом переданное: