Читаем Малороссийская проза полностью

Гаркуша. То есть, не имеете ли вы от него доверенности, оставя обязанности служебные, говорить ему прямо мысли ваши, догадки, что вы заметили, что слышали?

Зять. Нет, я очень далек от того, и его превосходительство по правилам своим из непосредственно подчиненных ему едва ли позволит кому свободно объясняться с собою.

Гаркуша. Жаль, очень жаль. Давно ищу такого человека, который бы, поняв меня совершенно, передал правительству, кто есть Гаркуша и для чего он так действует. (Ходит по комнате в размышлении; потом вздохнув.) А! не так я начал. Теперь трудно вразумить, очень трудно!.. Ну, прощайте, добрые люди; спасибо вам, пан бунчуковый товарищ, за доверенность; я сделаю еще одно доброе дело. А вы, молодой человек, получите серебро все сполна. Будьте знакомы на будущее время.

Зять. Одолжение принимаю, как следует; но тут же, по долгу моему, буду преследовать вас.

Гаркуша. Frustra laboratur[342]. Напрасно будете беспокоиться и в эти восхитительные для вас дни оставлять в скуке молодую жену. Возьмите бумагу и донесите начальству, что, по вернейшим известиям, вы знаете, что Гаркуша из сих мест отправился в Хорольский уезд. На что вернее, когда сам Гаркуша вам сказал? Я и действительно следующую ночь там буду.

Зять. Не знаю, как вы явитесь там? Весь уезд на ногах, и военные команды везде рассеяны.

Гаркуша. Неоднократно проходил я между ними и доселе безбеден. Чего лучше, когда и теперь имею честь говорить с господином капитан-исправником в его уезде и, почитай, в доме? Прощайте, господа, до побаченья. Мне еще предстоят хлопоты.

Ушел. Хозяин и зять его, оставшись одни, долго смотрели друг на друга и, не сказав ни слова, вышли к веселящимся гостям, но не могли ничем развлечься…

Та же ночь. Хутор в степи. Три-четыре крестьянских избы и между ними почти такая же изба, немного больше и несколько опрятнее от прочих. Ее окружает высокий плетень. Ворота изнутри заперты. Ночной сторож, ходя по двору, стучит в ручную доску. Цепная собака, вылезши из конуры, начинает ворчать. Сторож, продолжая стучать в доску, дошел почти к избе, в которой сквозь запертые ставни виден свет.

Мальчик, отворив изнутри сенные двери, выглядывает и кричит сторожу: «Гаврило! не подходи близко к панским окнам. Они от твоего стука жахаются (боятся), и мешаешь им Богу молиться. Разве когда приедет Денис, так тогда под окном застучи крепче. Да еще пан спрашивает, на кого Покот ворчит?»


Сторож. А кто его знает? Известно, собака глупая, всего боится. (Отошед к воротам.) Не хуже, как и сам пан. Сам не спит и нам спать не дает. (Стучит крепко в доску. Собака залаяла горячо, но тут же захрипела и смолкла. Два человека схватили сторожа, не дав ему крикнуть, завязали рот и утащили. Третий выхватил у него доску и начал стучать, подходя к господской хате.)

Мальчик (опять выглядывая). А что, приехал?

«Приехал», – сказал стучавший, швырнул от себя доску, схватил мальчика за волосы и кинул его в руки следующих за ним. Сам вошел в сени и далее в хату вошел свободно.

Изба и расположением, и убранством ничем не отличалась, как бы и у крестьянина, притом еще бедного. За столом сидел старичок небольшого роста, сухенький, плешивый. При сальном огарке он пересматривал тетрадь, в коей вписаны были все должные ему. Против каждого из них он отмечал, сколько по тот день следует получить процентов. На шум вошедшего он снял очки, бывшие у него на носу, и, выглядывая из-за свечи, спрашивает спокойно: «А что, Денис, ты уже и воро-ро-ро-ро»… Увидев незнакомого и вооруженного, он помертвел, дрожит и не может встать с места.

Незнакомый (вошед в избу, по обычаю помолился иконе и, кланяясь хозяину, сказал приветливо). Дай бог вам, Степан Федорович, вечер добрый!

Степан Федорович ни жив ни мертв, протянув руки вперед, разинув рот, не может проговорить ни полслова.

Незнакомый. Дозвольте мне, Степан Федорович, присесть. (Садится у другого конца стола.) Признаться сказать, целый день в пути, так требуется и отдыха.

Степан Федорович (понемногу собираясь с духом). А… кто… вы такой?

Незнакомый. Я? Как бы вам лаконически сказать? Я чистильщик.

Степан Федорович (все дрожа). Чего же вы ко мне?

Незнакомый. Проезжая в окрестности, увидел у вас свет, то и рассудил по-приятельски заехать к вам отдохнуть и по возможности услужить вам.

Степан Федорович. А чем это?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Вашингтон Ирвинг (1783—1859), прозванный «отцом американской литературы», был первым в истории США выдающимся мастером мистического повествования. Данная книга содержит одну из центральных повестей из его первой книги «Истории Нью-Йорка» (1809) – «Замечательные деяния Питера Твердоголового», самую известную новеллу писателя «Рип ван Винкль» (1819), а также роман «Жизнь пророка Мухаммеда» (1850), который на протяжении многих лет остается одной из лучших биографий основателя ислама, написанных христианами. В творчестве Ирвинга удачно воплотилось сочетание фантастического и реалистического начал, мягкие переходы из волшебного мира в мир повседневности. Многие его произведения, украшенные величественными описаниями природы и необычными характеристиками героев, переосмысливают уже известные античные и средневековые сюжеты, вносят в них новизну и загадочность.

Вашингтон Ирвинг

Классическая проза ХIX века