Малуша. Пламя северных вод

На миг повисла тишина. Никто за малым столом не ел, все глядели на Святослава, а он смотрел перед собой. На лице его была написана решимость не уступить и даже не слушать чужих доводов, но он прекрасно понял, чем ему пригрозили. За Сванхейд стояли его родовая удача и помощь предков, за мужами земли словенской – его сила. Чтобы не лишиться удачи и силы, он должен был склонить их всех на свою сторону.

Но как, если лучше всего он умел покорять вооруженной рукой, а здесь не мог этого сделать? Благословение и верность – хрупкие птицы, они гибнут, если пытаться сжать их в кулаке.

Святослав помолчал, не собираясь сдаваться и не решаясь отвергнуть эти, как он понимал, справедливые требования, да еще и высказанные ему матерью его отца. Той самой женщиной, королевой, благодаря которой он сейчас был князем и в Гардах, а не только в Киеве.

– Я слышал, – он поднял глаза и оглядел гридницу, – что у тебя живет Ма… Малуша, моя… моей матери…

– Мы зовем ее Мальфрид, – поправила Сванхейд. – Да, она живет у меня.

Святослав запнулся: это имя напомнило ему некое время, когда он сам приказывал всем называть эту девушку Мальфрид.

– А отчего я ее не вижу?

– Она… не сочла приличным выйти к тебе, – сказала Сванхейд, чтобы не говорить «она не захотела видеть тебя». – Ибо не знала, как меж нами пойдет беседа.

– Она здорова?

– Слава богам. Так что ты намерен делать?

– Ты сказала, – Святослав встал, выпрямился и опустил кулаки на стол; все его гриди мгновенно поднялись таким слитным движением, будто один человек с десятью телами, – что я должен говорить со словенами. Я буду с ним говорить. Завтра. В Перыни. Ты отдала эту землю мне, а я не возвращаю то, что получил по праву.

Он прямо взглянул в глаза Сванхейд, будто самой судьбе. Он и правда чувствовал, что судьба и бог говорят с ним устами старой бабки, но и перед ними Святослав киевский не опустил бы глаз.

– Хорошо, мои внуки будут в Перыни завтра. Да пошлют боги вам мудрости и согласия. Но помни, – Сванхейд тоже встала и чуть дрожащей сухой рукой прикоснулась к его локтю, – право на власть было вручено нашему роду этой землей. Твои предки правили здесь потому, что соблюдали ряд с внуками Словеновыми. От них это право получила я, чтобы передать твоему отцу. Но у земли словен больше прав распоряжаться этой властью, чем даже у меня.

* * *

В Перынь князь прибыл уже на четырех лодьях. Отроков-бережатых при нем было два десятка, зато он привез немало старшей дружины. В каждой лодье виднелись яркие цветные кафтаны, отделанные шелком плащи тонкой шерсти, «киевские» пояса, тесно усаженные серебряными накладками хазарской работы. Огнем горели рукояти мечей-корлягов с тонким узором из меди, серебра или даже золота. Из старших воевод с ним явился Тормар – ему было уже за пятьдесят, но он еще оставался силен и крепок, только рыжая его окладистая борода поседела по краям. Приехал Асмунд, бывший княжий кормилец и киевский воевода, и с ним его старший сын Вальгард. Святослава окружали давние товарищи, выросшие в его дружине, под началом Игмора. И хотя людей при князе оказалось не так уж много – десятка полтора, они производили столь же весомое впечатление, как полутысячное войско.

На причале Перыни людей было мало: не зная, что из всего этого выйдет, старейшины велели домочадцам идти по работам и к святилищу не соваться. Оттого казалось, что взоры богов сосредоточены на этих двух дружинах – одна в цветных кафтанах, другая в белых насовах, – что сошлись перед Волховой могилой.

– Здравствуй, земля словенская! – Еще в лодье Святослав вскинул правый кулак, и громкий уверенный голос его долетел до каждого из ожидавших. – Будьте целы, внуки Словеновы!

По рядам прошелестел негромкий говор, но дружного ответного приветствия не получилось. Старейшины запомнили своего князя тринадцатилетним отроком, которого кормилец и бабушка наставляли, что как делать и говорить. Они понимали, что за минувшие годы он изменился и повзрослел, но вот этого мужчину, который сегодня явился к ним, они совсем не знали.

Когда Святослав ступил на причал, первыми его встретили три жреца.

– Будь цел и ты, княже! – сказал Ведогость, держа на вышитом рушнике круглый хлеб; в верхней корке была вырезана небольшая выемка, а в нее насыпана соль. – Будь благополучен на земле дедов твоих!

Святослав взял хлеб, разломил его, одну половину вернул Ведогостю, вторую стал ломать на более мелкие куски и раздавать своим людям. Ведогость раздал свою половину старейшинам. Теперь можно было приступать к переговорам: разделенный хлеб воспрещал раздоры, даже если согласие достигнуто не будет.

Потом отправились на Волхову могилу. Велебран молча указал Святославу на Сигватов шлем, все еще висевший на колу, и Святослав понимающе кивнул; взгляд его зацепился за вмятину в шлеме, оставленную навершием меча. Двое его бережатых обменялись несколькими словами шепотом у него за спиной, оценивающе глядя на эту вмятину.