Малуша. Пламя северных вод

– Вы слышали, мужи словенские, – начал Святослав, и легкий шум движения и разговоров разом стих, – что боги нам через печень баранью важные знаки подают. Дескать, старый век ушел, грядет новый век. От раздора остерегают – так Ведогость толкует. А мне сдается, раздор у нас уж позади. Погиб Вестим Дивиславич, мой слуга верный. Мне его не воскресить, старого веку не воротить. Теперь надлежит мне нового управителя земле вашей дать, а вам – принять его и служить верно.

Все в обчине с напряженным волнением ждали его дальнейших слов. От Сванхейд Святослав услышал, чего хочет от него земля словенская, но никто не знал, что князь решил.

– У нашей земли с дедами твоими был ряд положен, – напомнил Ведогость, – что род ваш нами правит, мы дань даем. Мы от ряда не отступили. А вот ты отступил, Святославе. Ты в Киеве живешь, а землю нашу забыл. Тринадцать лет к нам глаз не казал, боги гневались. Нарушилась связь земли нашей с Занебесьем, неурожай нам боги посылали, то по разу, а то и два года подряд. Был бы третий, кабы не нашлось средство отвратить гнев их… – Он слегка улыбнулся, и на лицах словен мелькнули улыбки. – И хоть от рода твоего то спасение пришло, но не от тебя.

– От кого же? – Святослав с вызовом глянул на Улеба. – Я слышал, вы уже и князя себе другого сыскали?

– То воля госпожи Свандры – другому ее внуку, твоему брату, стол холмоградский вручить. И нам, словенам, угоден будет князь Улеб. Мы, все лучшие мужи земли словенской, просим тебя: отдай стол твоему брату, чтобы имелся у нас, словен, свой князь, как по ряду дедовскому уложено было. Чтобы ходил он в гощение по земле нашей, хранил нас, на богов за нас чары поднимал. А мы по старине будем тебя почитать за верховного владыку своего, дань давать и во всем волю твою исполнять.

По словенскому столу пробежал ропот одобрения, люди кивали, подтверждая, что Ведогость выразил их общее мнение. Русский стол молчал: люди Святослава не хуже него самого знали, как мало нравится ему такое решение.

– Я дал слово, – Святослав поднял голову, – пять лет назад, что между Варяжским морем и Греческим никогда больше не будет других князей, кроме меня. Отдав моему брату… – он бросил досадливый взгляд налево, – Улебу княжий стол, я нарушу свое слово и навлеку гнев богов на себя и на вас. Моя бабка, госпожа Сванхейд, недаром двадцать пять лет назад рассудила – оставить все наследие рода только за моим отцом. У нее было трое взрослых сыновей: Ингвар, Тородд, Хакон. Когда мой отец стал князем в Киеве, она могла отдать стол в Хольмгарде его брату Тородду, и сейчас он правил бы вами. Или его сын. – Святослав взглянул на Бера. – Но она решила иначе. Вы все знаете мудрость госпожи Сванхейд. Она сочла, что негоже делить золотое обручье на мелкие части, лучше оставить его целым. Не стоит рубить удачу – самое дорогое, что оставили нам предки. Нельзя разрывать Восточный Путь. Все наследие и вся удача рода должны принадлежать кому-то одному – только так их можно сохранить и приумножить. Всякий первенец благословлен богами. Всеми этими сокровищами должен владеть только старший сын. Мой отец был старшим сыном Олава. А я – старший сын моего отца.

– Сейчас госпожа Сванхейд думает иначе, – заметил Бер. – Ты сам слышал, и мы слышали. Она желает, чтобы в Хольмгарде правил Улеб, раз уж ты не можешь навещать нас чаще, чем один раз в тринадцать лет.

– Таких решений не берут назад. – Святослав ожег его суровым взглядом, будто ледяным бичом, но Бер принял эту голубую молнию, не дрогнув, поскольку сделан был из не менее крепкого вещества. – Каждый, кто говорит от имени богов, должен знать: сказанное слово назад не вернуть. Если бы боги каждый день устраивали мир заново, то здесь и поныне шла бы драка между волотами, а род людской и родиться не мог бы. Всякий, в ком кровь богов, должен знать: он произносит свое слово один раз и навсегда. Я – потомок Одина. Могу перечислить всех моих предков, к нему восходящих. И пока боги не отняли у меня память, я не нарушу слова и никому другому не позволю.

– Не посадник, но князь по ряду дедовскому должен нами править, – сказал Призор. – Мы мирились, пока ты был юн и один сын у отца. Но коли есть другой, – он кивнул на Улеба, – дай нам князя своего. Под посадником ходить не желаем.

– Слышали мы, ты на хазар задумал воевать? – заговорил Храбровит. – На вятичей, как их там? Ступай. Вольному воля. Вольные люди на рать ходят, смерды дома сидят. Будешь с нами как со смердами, так и мы тебе не друзья!

Святослав стиснул зубы, грудь его поднялась, будто он пытался глубоким вдохом задавить растущую внутри досаду. Свои видели, что он с трудом сдерживает гнев. Но Храбровит, хоть и не отличался большим умом, сумел напомнить о самом для него важном. Святослав стремился расширять границы своих владений, и воевать со словенами ему вовсе не хотелось. Славы такая война не принесет – один позор, что с собственной отчиной не смог сладить! Будут говорить, родная же старая бабка против него, сокола, мятеж подняла!