Малые Боги. Истории о нежити

Расхристанный Кондрат явился в дверях. В руках у него была деревянная лопата, которой Авдотья ставила в печь хлебы. Кондрат размахнулся, желая наподдать непокорной Авдотье по чему придется, и лишь потом разглядел, кто стоит перед ним. Громко икнув, Кондрат попятился в сенную тьму. О том, чтобы бить гостью лопатой, он и думать забыл. Будь в руках железный заступ, может быть, Кондрат и сподобился бы ударить, а струганой деревяшкой только золу шевелить.

Волосыня молча шагнула вслед за мужиком. Елень терпеливо ждал у входа, и судорожно застыла у торфяной поленницы Авдотья, бесполезно вслушиваясь, не закричит ли Нюша.

Крика не было, лишь упала на пол лопата, еще что-то, и вроде бульканье послышалось. Затем торфяная дева объявилась на крыльце. Ухватив за ногу, она волокла Кондрата. Елень шагнул к хозяйке, поддел бесчувственное тело на рога. Не наколол, а именно поддел, как копну сена на волокушу. Кажется, Кондрат был жив, даже вроде бы подергивался слегка.

Волосыня словно втекла на спину рогатого великана, елень, мерно переступая копытами, двинулся в сторону торфяников. Авдотья отлепилась от сложенных в поленницу брукетов и завороженно пошла следом.

Вернулась через полчаса, запалила лучину. В доме все было на местах, не спящая Нюша дрожала на печи.

– Видела, доча?

– Ой, видела!..

– Вставай, помоги собраться. Потом отоспишься.

– Мы убегаем отсюда?

– Куда ж мы побежим? У нас другого дома нет и рукомесла тоже нет. Пойдем Волосыню о милости просить.

Собрались духом. Авдотья увязала Кондратовы обноски, взвалила узел на плечо, в руки взяла чугун с недоеденными щами. Нюше вручила кашник, и обе, большая и малая, отправились в ночь. Прошли торфяной раскоп, затем под ногами зачвакало. Впереди расстилалась топь – место, куда и днем не следовало ходить.

В полутьме светлой ночи трясина казалась лужайкой, но ровная поверхность сейчас была неспокойной, не успевшей умиротворенно замереть. Казалось, в глубине кто-то вздыхает, голубые огоньки блазнили взгляд, и среди них – один, выше прочих, напоминающий пламя церковной свечи.

– Что это? – прошептала Нюша.

– То Кондратова душа в аду горит. А сам Кондрат в трясине покоится. Я видела, как его Волосыня туда оттащила.

– За что его так?

– Лучше не спрашивай. Ему много за что казнь полагается.

Авдотья ступила на самый край кочкарника, опустилась на колени в выступившую воду, достала гребень и ножницы, принялась расчесывать волосы.

– Матушка Волосыня! Не оставь нас своей милостью. Дозволь кормиться от твоих избытков!

Срезала прядь волос, обмотала вокруг принесенного брукета и кинула на самую середину болотного окна.

– Становись на колени и косу распускай.

– Мама, ты что, косу мне резать хочешь?

– Не боись, я одну прядку возьму, тебе вдоволь останется. Повторяй за мной: Матушка Волосыня, не оставь нас своей милостью!

Окончив обряд, о котором живущие только слыхивали, да и то не все, Авдотья поднялась с колен и громко сказала, обращаясь к болотным огням:

– А тебе, Кондратий Иваныч, торфянеть до самой архангеловой трубы. Вот твоя одежа, что осталось, нам чужого не надо. – Размахнулась, бросила в топь узел. Тот долго не хотел тонуть, наконец утоп и он. – Вот твой обед и твоя каша. Тебе уж не нужно, а нам и подавно. Кушай, если можешь, а к нам дорогу забудь.

Авдотья выплеснула в прорву щи, опростала кашник, поклонилась болотным огням и, ухватив Нюшку за руку, пошла прочь, насколько быстро можно идти по болоту.

– Мам, – спросила Нюша, поспешая за матерью, – а как же мы с работой управимся без дяди Кондрата?

– Управимся. Будем поменьше брукетов сушить. А то найдем себе помощницу. Думаешь, только нас двоих добрый мир из дома выгнал? У кого мужиков в семье нет, тому земли не нарезают: пропадай где хочешь. Найдем такую бедовуху – возьмем в долю. Будет у нас бабская артель. Волосынюшка не даст пропасть.

Угомон

– Тоша, ну сколько можно? Успокойся наконец, Угомон тебя возьми!

Ага, возьмешь его, как же! Ребенку жизнь изучать надо, а ты меня призываешь. А что я могу? Это не я его, а он меня возьмет. С котом что было? Ты и не видала, а я все видел. Тошенька глазки у котика вынуть хотел, интересно ведь… Хорошо, Мурлон – зверь с понятием; обошлось без когтей. Теперь, когда Тошу выпускают в свободное плавание, Мурлон со шкафа не слезает. Он и сейчас там сидит, так что ребенку кроме как мамой заняться некем. Во-во! Маме глазик вынуть – дело святое…

– Тоша, что ты вытворяешь, безобразник? Немедленно перестань! Ты же видишь, мама спать хочет… Я тебя из манежика выпустила, игрушек целую охапку дала… играй ими, дай мне хоть минутку поспать…