Малые Боги. Истории о нежити

Озимая рожь родилась на диво, да и мышееденный овес не подкачал. Отбыв страду, Палей с Ваняткой вернулись в почти заброшенный дом. Из первого обмолоченного овса Палей испек хлеб. Горячий каравай положил на чисто выскобленный стол. Отрезал горбушку, благоговейно коснулся исходящего вкусным паром мякиша.

– Ванька, поди сюда! Поешь овсяничка заместо пряничка.

Ванятка, игравший на полу, поднялся на ноги, подошел и начал карабкаться на лавку. Палей подсадил сына, вручил горячий ломоть.

– Вот что я думаю, Ванятка… Не дело нам с тобой бобылями жить. Надо бы тебе мамку. Тогда и у меня руки будут развязаны. Ты небось не слыхал, а в Степанове вдова молодая живет, Липой зовут. Муж у ней в извоз зимой поехал, а его волки заели. Одна осталась с двумя девчонками. Кто ж ее возьмет с таким обозом? А так она и работящая, и ласковая, и собой уродилась… Вот я и думаю: неужто мы, двое мужиков, трех баб не прокормим?

– Покомим! – согласился Ванятка.

– Тогда завтра поедем свататься.

– Поедем! – подхватил Ванятка.

Палей присел на лавку, отломил корочку овсяного хлеба, пожевал, потом произнес:

– Где-то сейчас злыденек гуляет?..

– Привет! – зеленая мордаха высунулась из-под лавки. – Зачем звал?

– Злыдька! Как я рад!

– Ну так чего надо? Чего тебе принесть-то?

– Да вроде как и ничего. Сам видишь, малость поправились мы с Ваней. А чего нет, то сами заработаем или так обойдемся. Просто я тебе спасибо сказать хотел.

Злыдень сморщился.

– Это какой же «бо» меня спасать станет? Мне от этого «бо» не бобо, но все равно неприятно. Мой народ под старыми богами досыта находился, так нам теперь никаких богов не надо: ни старых, ни новых.

– Коли так, – улыбнулся Палей, – то давай чай пить. Вода сейчас закипит, а чай у меня теперь торговый, настоящий кяхтинский, без изъяна.

– Вот это – с радостью! – Злыдень вспрыгнул на стол, придвинул стакан.

Палей заварил чаю, налил себе и гостю, Ванятке плеснул в блюдечко.

– Хорошо у тебя, – протянул злыдень. – А то ведь Пахомка меня ни разу за стол не пригласил.

– У кого много, тому и жаль.

Злыдень, не обжегшись, хлебнул чая, потом спросил:

– Кяхтинский чай, говоришь? Без изъяна?.. И где ты его приобрел?

– В лавке, где же еще.

– Схожу-ка я завтра к вашему лавочнику, погляжу, где он такой кяхтинский чай раскопал…

Чисть

Внешность Виталика Вешлева задалась прямо-таки эстрадная, а вот музыкальный слух отсутствовал по определению, и голос был хриплый и на редкость немелодичный. Впрочем, петь Виталик не любил; лишь растапливая по субботам деревенскую баньку, непременно принимался напевать:

Истопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого света отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык…

Язык Виталику развязывало еще до бани, во всяком случае, в плане пения. Что касается голоса, то хриплость в данном случае Виталик полагал достоинством, а отсутствия мотива в своем исполнении попросту не замечал.

Не замечал он и еще одной важной вещи, в которой повинен уже не Виталик Вешлев, а Владимир Высоцкий. Ну как, скажите на милость, можно угореть в бане, истопленной по-белому? Нет, при желании, конечно, можно, но кто на это пойдет, кроме явного самоубийцы?

Баня у Вешлева была старая, срубленная еще позатеми хозяевами. Продавалась она вместе с домом и на цену заметно не влияла. И топилась вовсе не по-белому, а чернее не бывает. Баня по-белому – изобретение новейшего времени, ей и трехсот лет не исполнилось, в отличие от древней каменки, уходящей корнями в каменный век. Только в черной бане и настоящий пар, и опасный угар, и полузабытое, но поныне живое язычество.

Великое единение огня и воды начинается вовсе не с огня и воды и уж тем паче не с веника. Начинается баня с камня. В баснословные времена и без котла обходились, воду грели в ушатах, куда опускали искрасна раскаленные камни. А ныне ставят котел. В котле собирается вода, в камне живет огонь. Только так может начаться борьба, жизнь, любовь. Без котла и камня получится одна тепловатая грязь. В христианской книге написано: «Теплого изблюю». Хоть Библия книга и не русская, но замечено верно.