Малые Боги. Истории о нежити

– Из соседней волости коня угонять – дело долгое. Мне сейчас идти или сперва на господскую кухню наведаться?

– Сперва на кухню. Да смотри, чтобы свежее было, а то рога пообломаю.

В седьмом часу вечера злыдень объявился у Пахома Авдеича с серебряным блюдом, полным макарон. Блюдо было тем самым, на котором приносилась Палею недоглоданная курица.

– С пылу, с жару! – объявил злыдень, ставя блюдо на лавку. – До столовой не донесли, так что не беспокойся, все свежее. Вермичели с сыром пармезан! Скоромного на обед не готовили: сегодня пяток, господа пост держат.

– Какое же это постное? – удивился Пахом Авдеич, обнюхав блюдо. – Маслом коровьим полито, и сыра вон сколько.

– У господ пост католический, с молоком и яйцами. А если тебе это грешно, то и не ешь.

– Уж как-нибудь!.. Пост не мост, можно и объехать. Старуха, иди вечерять! У тебя пироги с горохом, а у меня, глянь, вертичели с пармезаном на серебряной тарелке. Ты теперя про горох забудь, будем с княжеской кухни питаться. А ты, братец, – повернулся он к злыдню, – о делах не забывай. К завтрашнему утру жду тебя с жеребцом.

К утру жеребец стоял на Пахомовой конюшне. Уж и вправду, хорош был конь! Пахом Авдеич и хотел бы худо сказать, да нечего. Стати соразмерны, грудь широка, бабки тонкие…

– Его поводить надо, а то засечется, – предупредил злыдень. – Я его сюда сорок верст гнал. Ездок не тяжел, да путь не легок.

– Где ж ты его добыл? – снисходительно спросил Пахом Авдеич.

– Ой, и не спрашивай! У цыган увел. Табор нагнал и свел коника. Они его берегли, прятали, шкуру глиняной болтушкой под мышиную масть перекрашивали, гриву спутали колтуном, но я все равно понял, какой конь самолучший, и свел. По дороге выкупал, гриву расчесал. Красавец, да и только!

– У цыган, говоришь, свел?.. – Пахом Авдеич задумался. – Так им можно и не возвращать… Это племя такое – нехристи, сами все как есть конокрады.

– Смотри, Пахом Авдеич. Цыгане народ злопамятный, коня не простят. Впрочем, мое дело предупредить, а решать тебе.

– Бог с ним, – отмахнулся Куваротов. – Время терпит. Сегодня жеребчик пусть отдохнет, вечерком по прохладе подпустим его к кобылам, а завтра, глядишь, дело и сладится. Там уже и решать будем, как дальше быть.

Полчаса Пахом Авдеич водил коня по проулку – сам, никому не доверив. Потом напоил и отправил в стойло, насыпав в кормушку овса. Перед огульным днем жеребца надо кормить, как перед тяжелой работой.

Вечером, отужинав господским обедом, Пахом Авдеич повел жеребца на луг. Но тут грянул на улице колокольчик, и с подлетевшей тройки пал на Пахомову голову исправник Валериан Сергеич. И прежде, бывало, исправник подъезжал с шиком к богатому дому, но разговаривал с Куваротовым ласково, а тут, слова не сказав, припечатал по сусалам чугунным кулаком и ухватил за шиворот.

– Вяжи вора!

Следом хожалые накинулись, что воронье на падаль. Лишь в избе, крепко связанный и при понятых, сообразил Пахом Авдеич, в какую историю влип. Конь оказался заводской, племенной жеребец. Его свели три дня назад, и многотысячную пропажу искала полиция нескольких волостей.

– На цыган грешили, – восклицал Валериан Сергеич, – а он вона где! Верно говорят: от домашнего вора замка нет!

– Я не крал! – взывал Пахом Авдеич.

– Верно, не крал, лишь чужое брал. Я ж тебя с поличным взял, весь мир видел. Если не крал, то откуда у тебя конь?

– Цыгане увели, а я нашел. Грешен: хотел к своим кобылам подпустить, а назавтра вернул бы.

– Экие цыгане полорукие! Коня свели, да потеряли – таких цыган еще поискать.

– Свят крест, правду говорю!

– Я и не сомневаюсь. Коня свели, может, и цыгане, а ты его у них перекупил. Переводчик краденого, вот ты кто!

– Христом-богом!..

– Ты, Пахомка, зря не божись. Грех это. Сейчас узнаем, что у тебя еще в хозяйстве чужого есть. Понятые собрались? Приступайте к досмотру!

Не прошло и пяти минут, как на свет появились три серебряные посудины, последняя так даже с остатками недоеденного паштета из протертого перепелиного мяса.

Тут уже оставалось валяться у исправника в ногах и пенять на злыдня, который все это добро притащил.

– И каков этот злыдень собой?

– Маленький, зеленый, навроде черта!

– Понятно. Как воровать, так «господи, помоги!». А ответ держать – «черт попутал». Нет уж, скупал краденое – значит, в воровстве виновен. Не тот вор, кто ворует, а тот, кто переводит.

– Не переводчик я! Правду говорю! Злыдька, мерзавец, подь сюды! Скажи им, что я прав.

Не видать злыдня, не хочет на людях показываться.

Пахома Авдеича под причитания жены погрузили на тройку, а там доставили в волость и заперли в блоховнике. Только тогда злыдень и объявился.

– Что, хозяин, попал под закон? Я ведь тебя предостерегал: не жадничай, лихва – грех смертный. Но ты духом не падай, на каторге тоже люди живут. К тому же я с тобой. Хочешь, я тебе молока принесу, собакой нанюханного?

– Изыди! – простонал Пахом Авдеич. – Век бы тебя не видеть, поганца!

– Слушаюсь, хозяин, слушаюсь! Больше ты меня не увидишь! Ох, до чего же я рад!

– Стой! – спохватился Пахом. – Сначала вытащи меня отсюда! Вернись, кому говорят!

Но в темном блоховнике уже никого не было.