– Фрикадели под соусом бешамель, – с видом бывалого мажордома ответствовал злыдень. – Его сиятельство с супругой изволили недокушать.
Пахом вооружился деревянной ложкой, выловил одну фрикаделину, отправил в рот.
– Что-то они кислят…
– Как же иначе? Четвертый день блюдо на леднике стоит, пора бы и закиснуть.
– Чем ты меня накормил, стервец! – взревел Пахом, отплевываясь. – Шкуру спущу и заместо козьей на барабан натяну!
– Паадумаешь!.. – в тон ответствовал злыдень. – Господская жратва ему не понравилась… Ну, с изъянцем, так я тебя предупреждал.
– Погодь, – сказал Куваротов, перестав плеваться, – а сковорода никак серебряная?
– Верно, – постно согласился злыдень. – Баре завсегда на серебре кушать изволят.
– Черт с тобой, – проворчал Пахом, вываливая прокисшее яство в помойное ведро. – Не еда, так сковорода, но я своего не упущу.
– Барыня хватится сотейника, повара выпороть велит, лакей за воровство на каторгу пойдет.
– А мне что за дело?
– Грех на тебе.
– Ты свои грехи считай, а я свои как-нибудь отмолю.
– Давай отмаливай. Только смотри, как бы лоб не намозолить, молившись.
– Ты поразговаривай еще, как раз кочерги отведаешь.
– Не попадешь, – равнодушно сообщил злыдень, усевшись на шестке, где хозяйка выставила сушиться корчаги для молока. – А посуду собственную переколотишь.
– Ну, работничка бог послал! – проворчал Пахом. – Ты ему слово, он тебе десять…
– Меня никто не посылал! – завопил злыдень. – Я сам пришел, на твои посулы купившись. Кто меня кормить обещал?
– Вон фрикадели тухлые в поганом ведре плавают, – не остался в долгу Куваротов. – Сам приволок, сам жри.
– Благодарствую за угощение, хозяин, – подпел злыдень, кланяясь.
– Хватит болтать, – осадил нечистого Куваротов. – Вот тебе другое задание. Принеси-ка ты мне клад, да такой, которому хозяев уже не сыскать. Старинный чтобы был.
– Где клад лежит – знаю, а принести не могу, – злыдень распушил кисточку на хвосте и принялся выбирать из нее воображаемые соринки. – Не мое дело – землю копать. Хочешь, место укажу, а копай сам.
– Поди, заговоренный клад, – догадался хозяин, – так просто и не взять?
– Заговоренные клады только в сказках бывают, а у нас простые. Всего делов – взял заступ да выкопал.
– Далеко идти?
– Не, туточки он. За деревней – жальник, там он и закопан.
– Тогда пошли.
Жальник – насыпной курганчик неведомых времен – находился поблизости. Когда-то он был разрыт, да ничего не нашли гробокопатели, кроме угольев да битых черепков. Однако разговоры, что лежит там золотой посуды сорок пудов и яхонтов полпуда, не утихали. Приписывали клад разбойнику Кудеяру, хотя кто таков Кудеяр, сказать уже никто не мог.
Злыдень привел Пахома не к самому жальнику, а малость в сторону, где возле старой грудницы никому не приходило в голову ворошить землю.
– Тут он.
– И глубоко зарыт? – спросил Пахом, оглядывая груду стащенного с окрестных полей камня.
– Как положено, три аршина.
– А это, часом, не могила?
– Нет, клад чистый. Ты еще радуйся, что он тут, а не под самой грудницей. Вот бы где помучиться пришлось – камни растаскивать!
– Тут крапивы полно!
– Я ее здесь не сеял, – сообщил злыдень. – А ты что, Пахом Авдеич, никак одетым копать вздумал?
– А как надо?
– Говорят, добрые люди за сокровищами голышом ходят.
– Прохожие увидеть могут!
– А ты думал, с чего такие вещи ночами делаются?
Куваротов поглядел на закатное солнце, на пустую дорогу, плюнул и принялся раздеваться.
– Исподнее тоже снимать?
– А как же! Ты на меня погляди: в чем мама родила, в том и бегаю.
– Так ведь крапива!
– Я тебя не неволю. Не хочешь – не копай.
Пахом Авдеич, чертыхаясь и постанывая, полез в крапиву. Белея телом, долго утаптывал указанное место, отбрасывал жгучие стебли лопатой. Злыдень, забравшись на верхушку грудницы, уселся на самом большом камне и осматривал окрестности.
– Копай спокойно, Пахом Авдеич! – призывал он. – На дороге никого.
Повертелся, умащиваясь поудобнее, пробормотал под нос:
– Надо же, как ловко придумалось: голым клад в крапиве искать… Уже и самому кажется, что так и должно быть.
– Что ты там бормочешь? – подал голос Куваротов.
– За дорогой слежу. Все тихо, никого нет.
– Что-то непохоже, чтобы здесь прежде копали. Земля плотная.
– Слежалась за столько-то лет. Сам же просил, чтобы клад был старинный. Тут, когда татары подходили, один богач свое добро спрятал. А выкопать стало некому.
– Какие татары? Тут их вовек не бывало!
– Вовек – не бывало, а пять веков тому – так очень даже. А ты копай веселее, а то сейчас ребята коней в ночное погонят, заметить могут.
Некоторое время было тихо, только Пахом пыхтел, выбрасывая землю из ямы. Наконец сказал:
– Ага! Вроде есть что-то.
Злыдень спрыгнул с камня и пошел смотреть.
Перемазанный Куваротов сидел в яме на корточках и пытался на ощупь определить, до чего сумел докопаться.
– Труха какая-то…
– Это сундук был, – пояснил злыдень. – В нем одежда нарядная. Подыстлела малость. Рядом, в бадейках, зерно семенное, никак ячмень.
– Какой ячмень? Тут земля одна!
– А ты чего хотел? Погнило все за пятьсот-то лет.
– Где клад? – закричал Куваротов, замахиваясь лопатой. Злыдень проворно отскочил.