Малый дом в Оллингтоне. Том 1

– Пожалуйста, вы и не думайте уезжать от нас, – сказала мистрис Бойс, весьма негромко, протяжно и внятно, надеясь этим угодить старушке.

Но старушка поняла все.

– Мистрис Бойс женщина хитрая, – говорила она с мистрис Дейл перед окончанием вечера. На свете есть старые люди, угодить которым весьма трудно и с которыми, несмотря на это, почти невозможно жить, если им не угождать.

Наконец два героя перешли через лужайку и через стеклянную дверь явились в гостиную, при входе их Лили сделала низкий реверанс, ее светлое кисейное платье пышными складками сложилось на полу, так что Лили казалась роскошным цветком, который вырос на ковре, сложив ладонь на ладонь у пряжки пояса, она произнесла:

– Мы ждем прибытия вашей высокой милости и вполне сознаем, как много обязаны вам за то, что вы удостоили своим посещением нашу бедную хижину.

Сказав это, она тихо поднялась, улыбаясь, – о, как очаровательно улыбаясь! – человеку, которого любила, складки кисейного платья приняли волнистые формы, как будто и они улыбались вместе с нею.

Мне кажется, в мире нет ничего милее преднамеренного, обдуманного изъявления любви девушки к любимому человеку, когда она твердо решилась, что весь свет должен знать о том, что она всецело принадлежит ему.

Не думаю, чтобы все это нравилось Кросби, как должно было бы нравиться. Ему нравилось смелое уверение Лили в любви, когда они оставались вдвоем. И какому человеку не понравились бы подобные уверения при подобных случаях. Впрочем, может, ему стало бы приятнее, если бы Лили строже придерживалась риторической фигуры, известной под именем умолчания, и получше скрывала свои чувства в то время, когда их окружали посторонние лица. Он не обвинял ее в недостатке нежности. Он слишком хорошо знал ее характер, и обладал если не совсем абсолютным знанием в этом вопросе, то, по крайней мере, был слишком близок к этому абсолюту, чтобы позволить себе против нее подобное обвинение. Такое проявление чувства казалась для него ребячеством и потому не нравилось. Ему не хотелось быть представленным, даже оллингтонскому обществу, в качестве жертвы, приготовленной к закланию и связанной лентами, для возложения на жертвенник. Позади всего этого скрывалось чувство, что без подобного рода манифестаций было бы гораздо лучше. Разумеется, все знали, что он женится ни Лили Дейл, и разве он, как Кросби говорил себе довольно часто, позволял себе когда-нибудь думать об отказе от этой женитьбы? Правда, свадьба, по всей вероятности, будет отсрочена. Он не говорил еще об этом с Лили, как-то затрудняясь приступить к подобному объяснению. «Я ни в чем не откажу вам, – говорила ему Лили, – только, пожалуйста, не торопитесь». Поэтому он не видел перед собой особенного затруднения и только желал, чтобы Лили воздерживалась от выражений чувств как в словах, так и в обращении, которые, по-видимому, заявляли всему свету, что она намерена выйти замуж немедленно. «Завтра я должен непременно с ней объясниться», – сказал он себе, выслушав приветствие с тем же притворно-серьезным видом, с каким произнесла его Лили.

Бедная Лили! Как мало понимала она, что происходило в душе Кросби! Зная его желание, она бы тщательно завернула свою любовь в салфетку, так что ее бы не увидел никто кроме него – во всякое время, когда бы он ни захотел полюбоваться этим сокровищем. Если она действовала так открыто, то все это делалось именно для него. Она видала девушек, которые полустыдились своей любви, но она не стыдилась ни своих, ни его чувств. Она вполне принадлежала ему, и теперь весь свет мог знать об этом, если только весь свет нуждался в подобных сведениях. Зачем ей стыдиться того, что, по ее мнению, служило для нее такой большой честью? Она слышала о девушках, которые не хотели говорить о своей любви на том основании, что в мире нет ничего постоянного и верного вообще, а для любви – в особенности: от чаши до губ, по пословице, большое расстояние, – упадет она и разобьется. Везде нужна осторожность. Для Лили не было надобности в подобной осторожности! Для нее не могло существовать непостоянства или неверности. Если бы чаша ее и выпала из рук, если бы ей и выпала подобная судьба, вследствие вероломства или несчастья, никакая осторожность не могла бы спасти ее. Упавшая чаша до такой степени раздробилась бы от своего падения, что всякая попытка собрать ее обломки и составить из них снова одно целое была бы невозможна. Никогда этого Лили не высказывала – и смело шла вперед, смело показывала свою любовь, не скрывая ее ни от кого.

После пирога и чая, когда прибыл последний из гостей, решено было, что первые два или три танца должны состояться на лужайке.

– Ах, Адольф, как я рада его приезду, – сказала Лили, – пожалуйста, полюбите его.