Малый дом в Оллингтоне. Том 1

Почему так постоянно поступает всякая девушка, выходящая замуж? Почему она всегда просит мужчин, которые любили ее, присутствовать на ее свадьбе? Тут нет, кажется, особенного торжества. Это делается просто из одного расположения и любви, девушка надеется предложить что-нибудь смягчающее, а отнюдь не увеличивающее душевную скорбь, в которой сама была виновна. «Вы не можете жениться на мне, – говорит, по-видимому, новобрачная, – но вместо беспредельного счастья, которое бы я могла дать вам, сделавшись вашей женой, вы будете иметь удовольствие видеть меня замужем за другим». Я вполне ценю образ действий подобного рода, но, говоря по совести, сомневаюсь, что такая замена может доставить удовольствие.

При нынешнем случае Джон Имс был одного со мной мнения, он не принял приглашения Лили.

– Неужели вы не хотите сделать мне этого одолжения? – спросила Лили голосом, исполненным непритворной нежности.

– Я готов сделать вам всякое одолжение, – угрюмо отвечал Джонни.

– Кроме этого?

– Да, кроме этого. Я не в состоянии сделать этого.

Сказав так, Джонни должен был танцевать, и, когда, кончив фигуру, снова стоял подле Лили, они оба оставались безмолвными до конца кадрили. Почему-то после того вечера Лили думала о Джонни Имсе гораздо больше, чем раньше, и почему-то уважала его больше прежнего – как человека, властного над своими чувствами.

И также в эту кадриль Крофтс и Белл танцевали вместе и тихо говорили о свадьбе Лили.

– Мужчина может перенести очень многое, – говорил Крофтс, – но он не имеет права заставить женщину переносить нищету.

– Может быть, – сказала Белл.

– То, что для мужчины не составляет страдания, чего мужчина, может, и не ощутит, для женщины будет земным адом.

– Весьма быть может, – сказала Белл, не проявив ни малейшего сочувствия к этим словам ни в лице, ни в голосе.

Но она запомнила каждое слово, сказанное Крофтсом, и доискивалась истины в каждом из них, напрягая чувства и разум, со всей пылкостью своей души. «Как будто женщина не в состоянии перенести более мужчины!» – говорила она самой себе, проходя по залу и освободившись из объятий танцевавшего с ней доктора.

Танцы кончились, и остальные гости разошлись.

Глава X. Мистрис Люпекс и Эмилия Ропер

Я ввел бы доверчивого читателя в большое заблуждение, сказав ему, что мистрис Люпекс была любезная, милая женщина. Может, то, что она была нелюбезна, составляет один из величайших недостатков, который можно вменить ей в вину, но этот недостаток принял такой размах и так заполонил ее жизнь, подобно плодовитому растению, распускающему корни и листья по всему саду, что делал ее несносной в каждой сфере жизни и одинаково отвратительной для тех, кто знал ее мало и кто знал ее много. Если бы наблюдатель имел возможность заглянуть в душу этой женщины, то увидел бы, что Люпекс хотела быть порядочной женщиной, что она делала, или, по крайней мере, обещала себе делать попытки усвоить добрую нравственность и приличие. Для нее было так естественно терзать тех, кого невзгоды сближали с ней, и особенно того несчастного человека, который, должно быть, в черный день прижал ее к своей груди как жену, как подругу жизни, и вот тогда нравственность совсем покинула ее и приличия для нее не существовало.

Мистрис Люпекс, как я уже описывал, была женщиной не без некоторой женской прелести в глазах тех, кому нравилось утреннее неглиже и пышный вечерний наряд, и которые не считали недостатком длинный нос, чуть свернутый на сторону. Она была умна в своем роде и умела говорить остроумные вещи. Она также умела льстить и говорить любезности, хотя самая любезность ее отзывалась чем-то неприятным. Она, должно быть, имела порядочную силу воли, иначе муж ее убежал бы от нее задолго до того времени, которое я описываю. И также в ином случае она едва ли попала бы на житье в гостиную мистрис Ропер, потому что хоть сто фунтов в год, плаченные или обещанные к уплате, и имели в хозяйственных расчетах мистрис Ропер весьма важное значение, но несмотря на это едва только прошли первые три месяца пребывания мистрис Люпекс в Буртон-Кресценте, как в хозяйке дома родилось сильное желание отделаться от своих женатых квартирантов.

Быть может, я лучше всего опишу маленький случай в Буртон-Кресценте во время отсутствия нашего друга Имса и течение дел в той местности, представив два письма, которые Джонни получил по почте в Гествике, поутру после вечера в доме мистрис Дейл. Одно письмо было от его приятеля Кредля, другое – от преданной Эмилии. В нынешнем случае передам письмо от джентльмена первым, полагая, что лучше угожу желаниям моих читателей, придерживаясь скромности до последней возможности.

«Сентября 186* г.

Любезный мой Джонни.