Малый дом в Оллингтоне. Том 1

Ни одна часть этого нежного письма не доставила удовольствия бедному Имсу, напротив, последняя из них отравляла все его чувства. Возможно ли было оставаться равнодушным, когда эта женщина осмелилась говорить о заверениях в любви к его матери, его сестре и даже Лили Дейл! Он чувствовал, что одно уже произношение имени Лили такой женщиной, как Эмилия Ропер, было осквернением этого имени. А между тем Эмилия Ропер, как она уверяла его, принадлежала ему. Как ни противна для него была она сейчас, он верил, что и сам принадлежал ей. Бедный Джонни чувствовал, что в лице его она приобрела некоторую собственность и что ему суждено уже быть связанным с ней на всю жизнь. Во все время знакомства с Эмилией он сказал ей весьма немного нежностей, весьма немного таких, по крайней мере, нежностей, которые имели бы серьезное значение, но между этими немногими было слова два-три, которыми он высказал свою любовь к ней! А эта роковая записочка, которую он написал ей! При одном воспоминании об этом Джонни подумал: уж не лучше ли ему отправиться к большому резервуару позади Гествика, резервуару, питавшему водой Хамершамский канал, и положить конец своему жалкому существованию?

В тот же самый день он написал два письма: одно к Фишеру, другое к Кредлю. Фишеру он высказал свое убеждение, что Кредль точно так же, как он сам, был невинен в отношении к мистрис Люпекс. «Он далеко не такой человек, чтобы подбираться к замужней женщине», – говорил Джонни, к немалому неудовольствию Кредля: когда письмо достигло места служения последнего, ведь этот джентльмен не отказался бы от репутации Дон Жуана, которую надеялся приобрести между своими сослуживцами чрез это маленькое происшествие. При первом взрыве бомбы, когда бешено ревнивый муж свирепствовал в гостиной, раздражаемый все более и более парами вина и любви, Кредль находил это обстоятельство в высшей степени неприятным. Но на утро третьего дня – Кредль провел две ночи на софе своего приятеля Фишера – он начал гордиться этим, ему приятно было слышать имя мистрис Люпекс, произносимым другими клерками. Поэтому, когда Фишер прочитал письмо из Гествика, ему очень не поправился тон его друга.

– Ха-ха-ха! – захохотал Кредль. – Я только и хотел, чтоб он сказал именно это. Подбираться к замужней женщине! По этой части я самый последний человек во всем Лондоне.

– Клянусь честью, – сказал Фишер, – я думаю, последний.

И Кредль остался недоволен. В этот день он смело отправился в Буртон-Кресцент и там обедал. Ни мистера, ни мистрис Люпекс не было видно, мистрис Ропер ни разу не упомянула их имени. В течение вечера он собрался с духом и спросил об них мисс Спрюс, но эта старая леди торжественно покачала головой и объявила, что ей ничего не известно о подобных делах: где уж ей знать об этом?

Но что же должен был делать Джон Имс с письмом от Эмилии Ропер? Он чувствовал, что всякого рода ответ на него был бы делом очень опасным, но также казалось опасным оставить его совсем без ответа. Он вышел из дома, прошел через гествикский выгон, через рощи гествикского господского дома к большой вязовой аллее в парке лорда Де Геста, и во все время прогулки придумывал способы, как бы выпутаться из этого безвыходного положения. Здесь по этим самым местам он бродил десятки и десятки раз в свои ранние годы, когда, оставаясь еще в совершенном неведении о происходившем за пределами его родного крова, мечтал о Лили Дейл и давал себе клятву, что она будет его женой. Здесь он сочинял свои стихотворения, питал свое честолюбие возвышенными надеждами, строил великолепные воздушные замки, в которых Лилиана Дейл господствовала, как царица, и хотя в те дни он сознавал себя неловким, жалким юношей, до которого никому не было дела, никому, кроме матери и сестры, но все же был счастлив в своих надеждах, хоть никогда не приучал себя к мысли, что они могут осуществиться. Но теперь ни в его мечтаниях, ни в надеждах не было ничего отрадного. Все для него стало мрачно, все грозило ему несчастьем, гибелью. Впрочем, и то сказать, почему же ему не жениться на Эмилии Ропер, если Лили выходит замуж за другого? Но при этой мысли он вспомнил момент, когда Эмилия в памятную ночь показалась ему в полуотворенную дверь, и подумал, что жизнь с такой женой была бы живой смертью.