Малый дом в Оллингтоне. Том 1

– Конечно, я не позволю себе, – сказала Кредль. – То есть…

Кредль не высказал своей мысли. Гоняясь за мистрис Люпекс, он вовсе не хотел попасть в западню. А между тем ему нравилась идея, что о нем будут говорить как о поклоннике замужней женщины, ему нравились блестящие глаза этой женщины. Когда несчастный мотылек, летая в своем полуослеплении вокруг огня горящей свечи, задевает крылышками за пламя свечи, обжигает их и чувствует мучительную боль, он даже и тогда не обращает внимания на этот урок, но снова и снова подлетает к огоньку до тех пор, пока тот окончательно его не уничтожит. Таким мотыльком был и бедный Кредль. Пламя, вокруг которого летал он, не давало ему отрадной теплоты, в его блеске не было никакой красоты. Напротив, оно наносило ему вред, обжигало ему крылья, отнимало всю силу для будущих полетов и грозило окончательной гибелью. Никто не мог сказать, чтобы дружба с мистрис Люпекс доставила ему хотя бы несколько минут истинного счастья. Он не чувствовал к ней ни малейшей любви, напротив, боялся ее, и во многих отношениях она ему не нравилась. Но для него при его слабости, неопытности и ослеплении, свойственных всем мотылькам, казалось великим делом уже то, что ему позволяли летать близ огня. О, друзья мои! Вспомните, сколь многие из вас были мотыльками и что теперь вы порхаете с частично опаленными крыльями, с более или менее заметными следами ожогов!

Прежде чем мистер Кредль успел решить, следует ли ему воспользоваться нынешним случаем, чтобы еще раз порхнуть к огоньку, – в подобного рода действии он не стеснялся присутствием мисс Спрюс, – дверь в гостиную отворилась и в нее вошла Эмилия Ропер.

– Ах, мистрис Люпекс! – сказала она. – И мистер Кредль!

– И мисс Спрюс, прибавьте, моя милая, – сказала мистрис Люпекс, показывая на старую леди.

– Я ведь старуха, вы знаете, – заметила мисс Спрюс.

– О да, я вижу мисс Спрюс, – сказала Эмилия. – Я ни на что не намекала, могу вас уверить.

– Я и не думала об этом, душа моя, – сказала мистрис Люпекс.

– Право, я никак не полагала, чтобы вы были так спокойны… я хочу сказать, что когда услышала о ссоре, я полагала… Впрочем, если последовало примирение, то поверьте, никто так не рад ему, как я.

– Да, мы помирились.

– Если мистер Люпекс удовлетворен, то я радуюсь от души, – сказала Эмилия.

– Мистер Люпекс удовлетворен, – возразила мистрис Люпекс, – и позвольте вам сказать, душа моя, зная, что вы надеетесь сами выйти замуж…

– Мистрис Люпекс, я не надеюсь выйти замуж – по крайней мере сейчас.

– А я думала, что вы даже торопитесь. Во всяком случае, позвольте сказать, что, когда вы будете иметь мужа, то увидите, что не всегда возможно поддерживать доброе согласие. Нет ничего хуже жить на этих квартирах: какой-нибудь пустой ничтожный случай, и о нем все уже знают. Как вы скажете, мисс Спрюс?

– Я скажу, что гораздо спокойнее жить на квартире, чем содержать квартиры, – отвечала мисс Спрюс, немного побаивавшаяся своих родственников Роперов.

– Это каждому известно, – сказала Эмилия. – Если какой джентльмен будет приходить домой в пьяном виде и грозить убийством другому джентльмену в том же доме и если леди…

Эмилия остановилась, она знала, что линейный корабль, с которым приготовилась сразиться, обладал большой боевой мощью.

– Дальше, дальше, мисс, – сказала мистрис Люпекс, вставая с места и выпрямляясь во весь рост. – Так что же, если леди?

Теперь можно сказать, что сражение началось и что два корабля были обязаны, по общим законам храбрости и ведения войны на море, поддерживать бой до тех пор, пока один из них не будет совершенно обезоружен, взорван или пущен ко дну. В этот момент для постороннего зрителя трудно было сказать, кто из сражающихся имел более верный шанс на успех. Правда, преимущество мистрис Люпекс состояло в большем боевом опыте: привычка драться, делавшая ее знания в этом вопросе почти безграничными, храбрость, заглушавшая чувство боли от ран до конца сражения, и, наконец, беспечность, делавшая ее почти равнодушной к тому, потопят ли ее или она останется наплаву. С другой стороны, Эмилия располагала тяжелой артиллерией и имела возможность бросать более крупные снаряды, чем неприятель, и она тоже приняла грозный вид. Если б им пришлось сцепиться и вступить в рукопашный бой, то Эмилия, без всякого сомнения, вышла бы из него победительницей, но мистрис Люпекс была слишком хитра, чтобы допустить подобный маневр, однако все же была готова на всякий случай и жаждала битвы.

– Ну так что же, если леди? – спросила она таким тоном, который не допускал миролюбивого ответа.

– Всякая леди, если только она леди, – сказала Эмилия, – должна знать, как ей следует вести себя…

– Так вы намерены учить меня, вы, мисс Ропер? Премного вам обязана. Значит, вы придерживаетесь манер, усвоенных в Манчестере?

– Я придерживаюсь честных манер, мистрис Люпекс, обращения, в котором соблюдается приличие, обращения, которое не наводит ужаса на дом, полный народа. Для меня все равно, будут ли это манеры манчестерские или лондонские.

– Манеры модисток?