Больше таких страшных историй не происходило. А когда случались стычки у мальчишек, старики выходили из дома и шли, не торопясь, к разделявшей их владения живой изгороди, туда, где росла дикая груша. Семьи в полном составе молча сопровождали их. В двадцати метрах от границы владений они останавливались, далее их родоначальники шли по одному. Старики встречались у груши, снимали пиджаки, закатывали рукава рубашек и начинали молотить друг друга что есть силы. Тяжелые удары, каждый в пуд весом, падали неспешно и размеренно, как стук молота по наковальне. Поразмяв как следует кости, старики расходились по домам в сопровождении своей семьи. Сыновья подрастали, стычки между ними прекратились, и старики перестали драться. Потом пришла война и унесла у каждого из них по паре сыновей. Потом была послевоенная неразбериха и все такое прочее, так прошло двадцать лет, и все, казалось бы, забыли об этой истории.
Но в 1929 году первый внук старого Чиро Мариолино осознал, что человек в возрасте двух лет должен изучить окружающий его мир, а иначе невозможно создать себе четкое представление о Вселенной, и пустился в путь, слегка покачиваясь на ходу. Добравшись до живой изгороди он уселся под той самой легендарной грушей. Вскоре рядом с ним появилось еще одно чумазое существо, схожее с ним по весу и размеру, — то была Джина, старшая внучка Филотти, двух лет от роду.
Так получилось, что оба они в какой-то момент возжелали закрепить свои законные права на некую изрядно подгнившую грушу и, визжа и царапаясь, вцепились друг другу в волосы. Обессилев, они плюнули друг на друга и разошлись по домам.
Дома даже объяснять ничего не пришлось: вся семья сидела за обеденным столом, когда появился Мариолино с опухшей физиономией, отец его было вскочил, но старый Чиро одним движением головы пригвоздил его к стулу. А сам встал и неспешно направился к груше, и на некотором отдалении за ним следовала вся семья.
Под грушей его уже дожидался старый Филотти. Обоим было за шестьдесят, но дрались они, как в давние времена. Правда, на восстановление сил в этот раз ушел целый месяц, а когда старый Чиро смог опять дойти до границы своих владений, он увидел, что половина ее затянута металлической сеткой. Тогда он приказал огородить металлической сеткой и вторую половину и больше о том уже не вспоминал.
Жители больших городов стремятся жить как можно оригинальней, из этого получается экзистенциализм и подобного рода штуки. На самом деле, смысла в этом мало, но создается иллюзия существования, отличного от традиционных схем. А в городках Низины люди рождаются, живут, любят, ненавидят и умирают в привычно заведенном порядке. Никого не волнует, что жизнь его оказывается копией «Романской крови»[29]
, «Ромео и Джульетты», «Обрученных»[30], «Сельской чести»[31] или еще какой литературной дребедени. Их жизнь — это бесконечное повторение одних и тех же старых, как мир, сюжетов, но, в конце концов, и обитатели Низины сводят счеты с жизнью точно так же, как интеллектуалы из больших городов, разве что те помирают более сердитыми, потому что им обидно не только помирать, но и помирать неоригинально, в то время как жителей сельской местности расстраивает только сама по себе невозможность продолжать дышать. Образованность — одно из самых больших свинств этого мира, потому что она омрачает не только жизнь, но даже и смерть.Годы шли. Случилась еще одна война, и наступило еще одно послевоенное время. Выжженную Землю по-прежнему населяли красные как огонь коммунисты, убеждения же жителей Торретты были по-прежнему черны как уголь.
Так все и обстояло, но вот как-то вечером к дону Камилло пришел один из работников Филотти.
— Дело срочное, — сказал он. — Идите скорее.
Дон Камилло застал семейный совет в полном сборе. Все собрались за огромным столом, во главе которого восседал Филотти.
— Садитесь, — сказал он строго и указал дону Камилло на пустой стул справа от себя. — Мне нужно ваше духовное руководство.
Все немного помолчали, потом старый Филотти подал знак рукой, и привели Джину, старшую его внучку, настоящую красавицу.
Она стояла перед дедом, который угрожающе указывал на нее пальцем.
— Значит, это правда? — спросил Филотти.
Девушка опустила голову.
— С каких пор?
— Не помню, — запинаясь, ответила она. — Дырку в сетке он проделал, когда нам было лет по пять, мы были маленькие.
Старик воздел руки и завопил.
— Этот мерзавец проделал дырку в сетке?!
— Успокойтесь, — попросил дон Камилло. — Кого это вы обзываете мерзавцем?
— Мариолино с Выжженной Земли.
— Так это он! — воскликнул дон Камилло и вскочил.
— Он самый, дон Камилло.
Дон Камилло подлетел к девушке.
— Антихристово отродье, проклятая душа, красный бандит, из тех, кто совращает народ своими речами на площадях и подбивает его к бунту! Бесстыдница, как могла ты, честная, богобоязненная девушка, обратить свой взгляд на это исчадие ада?!
— Мы были детьми, — объяснила она.
— Еще бы, дырку в сетке проделали! — ухмыльнулся старый Филотти.
Он медленно встал, подошел к Джине и дал ей пощечину.