Малый мир. Дон Камилло

* * *

Однажды утром «Пролетарский летучий патруль» под командованием Шпендрика обнаружил в винограднике Веролы работающего человека. Его схватили и приволокли силком на площадь, где, сидя на земле, батраки и арендаторы ожидали своей участи.

Вокруг штрейкбрехера столпился народ. Ему было под сорок. Он горячо протестовал.

— Это похищение!

— Какое такое похищение? Никто тебя тут не держит, — сказал Пеппоне. — Хочешь уйти — уходи.

«Летучий патруль» разжал свою хватку и выпустил его. Он оглянулся. Вокруг стояла плотная стена людей, со скрещенными на груди руками. Они стояли молча и неподвижно и смотрели на него тяжело и мрачно.

— Что вам от меня нужно? — взмолился он.

— Сам-то ты сюда зачем сунулся? — вместо ответа спросил Пеппоне.

Тот не отвечал.

— Подлый штрейкбрехер! — Пеппоне схватил его за грудки и потряс. — Предатель!

— Я никого не предал, — ответил тот. — Мне нужно заработать денег, и я работаю.

— Всем этим людям тоже нужны деньги, но они не работают!

— Я тут ни при чем!

— Сейчас будешь при чем! — закричал Пеппоне. Он выпустил из рук куртку штрейкбрехера и ударил его тыльной стороной ладони по лицу. Тот упал как подкошенный.

— Ни при чем я тут, — повторил он, поднимаясь. Рот его был полон крови.

Серый пинком отправил его обратно в руки Пеппоне.

— Обыщи его, — приказал Пеппоне Шпендрику, а сам схватил его за предплечья так, что тому было не вывернуться.

Толпа закричала.

— В реку его бросить!

— Повесить! — взвизгнула какая-то баба.

— Спокойно, — сказал Пеппоне, — сначала мы должны еще разобраться, что это за каналья.

Шпендрик протянул ему бумажник, изъятый из кармана штрейкбрехера. Пеппоне сдал несчастного в стальные объятия Нахала, просмотрел содержимое бумажника и внимательно изучил пропуска и документы. Потом все сложил обратно и протянул бумажник владельцу.

— Отпустите его, — приказал он и опустил голову, — это недоразумение.

— Это еще почему? — не унималась визгливая баба.

— По кочану, — резко ответил Пеппоне. Баба притихла.

Пленнику помогли взобраться в кузов грузовичка «Летучего патруля» и отвезли к той самой прорехе в живой изгороди, из которой его недавно выволокли.

— Можете продолжать свою работу, — сказал Пеппоне.

— Нет уж, поеду домой, — ответил тот, — поезд через час.

Несколько минут постояли молча. Штрейкбрехер умылся водой из канала и вытерся носовым платком.

— Жаль, что так вышло, — вздохнул Пеппоне. — Но вы-то, профессор, вы университет закончили, как вы можете быть против бедных труженников села?

— Профессорам платят куда меньше, чем самому последнему батраку в деревне. К тому же я теперь безработный.

Пеппоне покачал головой.

— Понимаю, но это роли не играет. И даже если мы предположим, что у вас и у простого мужика потребности в питании одинаковы, голод ваш различен. Мужик, если голоден, он голоден, как конь, как корова, он не может управлять своим голодом, его этому не учили. А вы умеете.

— Мой сын не умеет.

Пеппоне развел руками.

— Если ему суждено то же ремесло, что и его отцу — он научится.

— Вам кажется, это справедливо?

— Не знаю, — сказал Пеппоне. — В сущности, это и странно, почему мы с вами, одинаково бедствуя, никогда не можем подняться вместе против тех, у кого есть с излишком.

— Вы сами сказали почему. Потому что наш голод различен.

Пеппоне покачал головой.

— Вот сказанул-то, как будто какой философ, — пробормотал он.

И они пошли, каждый своей дорогой. А проблема среднего класса осталась неразрешенной.

Ромео и Джульетта

Когда про кого-нибудь говорили, что он с Выжженной Земли, то с ним было все сразу ясно. Там, где появлялись люди с Выжженной Земли, случались драки и сыпались такие оглушительные оплеухи, что волосы на голове вставали дыбом. Выжженной Землей называлась узкая полоса, отделяющая поместье Боскаччо от большой дамбы. Ее прозвали так за полное отсутствие растительности, как будто по ней лишь вчера прокатилось войско Аттиллы. Посеять там можно было разве что динамит, ничто другое, точно, не выросло бы, потому что земля была каменистой, в сущности, и не земля вовсе, а часть речного русла. Старый Чиро купил ее в незапамятные времена, когда вернулся из Аргентины. Всю жизнь он надрывался, чтобы вырастить на ней хоть что-нибудь, он сеял пшеницу, но жать было нечего — земля не давала урожая. Зато рождались и рождались дети, и всю эту армию нужно было кормить. Тогда Чиро плюнул на землю и выложил последние из аргентинских сбережений за паровой комбайн, молотилку и фуражный пресс. Шел 1908 год, и это были чуть ли не первые машины во всей Низине. И вскоре он уже не только поправил свои дела, но и машин завел столько, что мог без труда смолотить зерно, производимое в нескольких округах. Уже тогда, в 1908, Чиро называли «стариком с Выжженной Земли», хотя ему едва стукнуло сорок. Зато у него было шесть сыновей, старшему из которых восемнадцать, и работал он как бык.