Мама

— Куда же вы спешите? Посидите еще. Костя вышел в переднюю проводить. Вернулся.

— Ну, как жизнь, Светланка? Ты что-то у меня со­всем от рук отбилась... Фу, как накурили мы! Форточку разве открыть?

Он вскочил на стул, стуча сапогами. Что-то звякнуло на подоконнике за занавеской — должно быть, поставил туда посуду после ужина.

— Представляешь себе, — Константин шумно засме­ялся, спрыгивая на пол,— Сашка-то наш жениться со­брался. Завтра идут в загс!

— Вот как? — спросила Светлана.— На ком же?

Что с ним такое сегодня? Обычно после ухода Саши Боброва в комнате сразу становилось тихо — до звона в ушах.

Сегодня было не так. Казалось, дух Саши Боброва вселился в Костю, заставлял его громыхать голосом, сме­хом, сапогами и стульями.

— Жалко парня, а? Правда, Светланка? Женатиком станет — конец свободной жизни!

Светлана вспомнила, с какой самоуверенностью гово­рил как-то Саша Бобров, когда зашел разговор о девуш­ках и о свадьбах: «За меня всякая пойдет».

Она сказала:

— Мне жаль его жену.

Костя подсел к ней на диван.

— Жалеешь девушку? Так тебе твой муж больше нравится?

— Костя, слушай,— Светлана смотрела на его сапо­ги,— у тебя не могли остаться старые твои ботинки с коньками, довоенные еще, конечно, школьные, тридцать девятый, ну, в крайнем случае сороковой размер?

— Право, не помню.— Он задумался.— Может быть, дома где-нибудь и лежат.

«Домом» он называл маленькую квартиру под Моск­вой. После смерти Костиной матери туда переехали ее родственники.

— А ты не можешь туда написать? Только поскорее.

— Могу, конечно. Впрочем, не думаю, чтобы оста­лись. Отдал кому-нибудь или мама отдала. Светланка, а зачем тебе башмаки с коньками сорокового размера? А? Признавайся! Ведь это не женский, это почти уже муж­ской размер!

Он притянул ее к себе, обнимая как-то твердо, не­уютно, даже грубовато. Светлана отстранилась.

— Постой... Нет, я серьезно. Костя, мне очень нужно. Для мальчика одного.

— Хорошенький мальчик — с лапами сорокового размера! Светланка, ведь у тебя же четвероклассники! Маленькие дети! Нет, очень мне все это подозрительно.— Он опять хотел ее обнять.

Светлана резко отодвинулась и встала.

— Не целуй меня.

— То есть как это — не целовать? Собственную жену не целовать?

Она сказала с отвращением:

— От тебя водкой пахнет! — И отошла к окну — за­крыть форточку.

День был морозный, и в комнате сразу захолодало. На подоконнике за занавеской она увидела тарелки, два стакана, две бутылки из-под водки и одну темную, из-под вина, с длинным узким горлышком. Неужели вдвоем можно выпить все это?

Светлана вынесла грязную посуду в кухню, сунула пустые бутылки в шкаф.

Вымыла все, убрала. Ей не хотелось возвращаться в комнату.

Казалось, там ждет ее не Костя, а чужой человек — чужой и даже враждебный.

А Костя стоял посредине комнаты с самой добродуш­ной улыбкой.

— Я спать лягу, Светланка.

— Ложись, если хочется. Я еще почитаю, мне зани­маться нужно.

Она постелила ему на диване, отошла к письменному столу.

— Светланка...

Он пошел к ней, пробираясь между обеденным столом и стоявшими вокруг стульями. Стулья с грохотом повора­чивались, каждый по-своему, скатерть сдвинулась, пе­рекосилась, пошла глубокими складками. Ваза с зеле­ными ветками отъехала на край. Вся комната сразу при­обрела какой-то неряшливый, нетрезвый вид.

— Ложись,— сказала Светлана, резко отстраняясь от его протянутых рук.— Отойди от меня, слышишь, ты мне отвратителен!

Она оттолкнула его обеими руками, поправила ска­терть, потушила верхний свет.

Константин сел на диван и медленно стал снимать сапоги.

Светлана взяла учебник, развернула на заложенном месте, прочла страницу, еще полстраницы, не понимая ни одного слова, только прислушиваясь к шорохам за спиной.

Скрипнули пружины дивана, еще и еще... потом за­тихли.

Светлана отложила учебник, взяла полотенце, пошла в ванную. Вернувшись, покосилась на диван — спит, ка­жется.

Осторожно ступая в мягких тапочках, потушила на­стольную лампу, прикрытую пестрым шелковым плат­ком. И совсем по-кошачьи тихо забралась под одеяло, на свою кровать.

Теперь в комнате было почти совсем темно. Только с улицы проникал тусклый свет между неплотно сдвинуты­ми половинками шторы — не то уличные фонари, не то луна...

Светлана лежала на спине, вытянув руки поверх оде­яла. Спит Костя или нет? Тишина в комнате была какая-то настороженная, не спокойная.

Нет, разумеется, он не спит. Когда спят — это не так тихо. Он лежит, затаив дыхание, и слушает.

Откуда светлая полоска на стене? Фонарь или лунный свет? Это лунный свет, потому что он медленно двигается. Когда ложилась, он захватывал притолоку двери, а теперь сполз на обои.

Странно бывает — вдруг вспомнится что-то далекое, давно забытое, о чем и не вспоминала никогда.

Это было еще перед войной, когда Светланина мать, учительница, стала работать в деревенской школе. В со­седнем доме жила большая семья, все ребята моложе Светланы, только один мальчик как раз ей ровесник... Сколько им было? По десять лет. Такой хозяйственный мужичок, матери во всем помогал, младшие его очень слушались.