Мама

В комнате полутемно и тихо. Где-то очень далеко, че­рез две двери, у соседей, чуть слышно пробили старые-престарые настенные часы. Сначала один раз, потом че­рез бесконечно долгий промежуток времени — десять раз. Еще, казалось, несколько часов прошло — опять намек на звук: дин-дон! — половина одиннадцатого.

Да что же это такое!

Светлана отодвинула тетради и громко спросила:

— Костя, что случилось?

Он сейчас же ответил:

— Очень неприятная вещь случилась — я тебе стал отвратителен!

— Костя, пойди сюда!

Даже заплакать хотелось, так быстро он подошел и схватил ее руки.

— Костя, слушай! Мне нужно тебе сказать...

— Что сказать?

— Костя, понимаешь, у нас...

— Светланка, да что с тобой?

Ну и недогадливый народ эти мужчины! Юлия Вла­димировна небось с полуслова поняла! Светлана спросила:

— Костя, кого бы тебе хотелось — сына или дочку?

— Светланка! Ох! Умница ты моя! Только можно ли так пугать человека! Сына, конечно!

IX

Есть такой отдел в универмаге: «Для самых малень­ких».

Кофточки, платьица, распашонки, конверты... Розо­вое — и рядом голубое... сочетание, допустимое только в небольших дозах, для самых маленьких людей. Даже природа, видимо опасаясь быть сентиментальной, если и накладывает эти краски рядом, то ненадолго: перед восходом солнца, после заката — на какие-нибудь пол­часа, не больше.

Может быть, рано еще покупать? Может быть, еще не полагается?

Около окна расковыряла бумагу, полюбовалась еще раз...

Но лучше купить байку и сшить самой. Юлия Влади­мировна говорит, что нужно даже сшить на руках, у по­купных грубее швы. А шов нужно распластать на обе стороны. Нижние распашонки, говорит Юлия Владими­ровна, лучше всего сделать из старенького батиста. А где его возьмешь, старенький батист, когда все белье теперь трикотажное!

В игрушечном отделе среди румяных кукол (куклы-то еще ни к чему, да и неизвестно, пригодятся ли!) сидел заяц, целлулоидный, с двигающимися лапками, ушастый, обаятельный. Заяц — это и сыну и дочке пригодится, за­яц — это нечто универсальное!..

— Костя, я не могла не купить! — виноватым голо­сом говорила Светлана, разворачивая дома объемистый, но легкий пакет.

Заяц сидит на комоде, рядом с часами, и ждет.

Между прочим, бывают очень точные выражения, в смысл которых как-то не заглядываешь, пока не пред­ставится к этому надобность.

Например, сколько раз слышала, как говорят: «Она ждет ребенка». И не вдумывалась. А ведь эти слова до предела точно выражают состояние будущей матери.

Вся жизнь теперь — ожидание, каждый отпавший ли­сток календаря — приближение к таинственному, неиз­бежному, почти точно предсказанному за много месяцев вперед, тревожному и радостному — как еще назвать?

Костя хочет сына — отцовское честолюбие. А будущей маме все равно. Если будет несколько детей, пускай старший — мальчик. Если один ребенок, неважно, сын или дочка. И то и то хорошо.

Наряду с большими, серьезными чувствами и мыслями вдруг проскакивают, может быть, глупые, самолюби­вые: вот и у меня будет ребенок, как у Нади! Или совсем уже практический, житейский расчет: в мае, говорят, еще не очень будет заметно. Хорошо бы! А то как же входить в класс?

В классе в третьей четверти наступил период успокое­ния. Ребята посерьезнели, стали поговаривать об экзаме­нах— ведь первый раз в жизни будут сдавать! Даже са­мые лодыри легкомысленные одумались и подтягиваются Хромающие по русскому и по арифметике безропотно остаются на дополнительные занятия. На уроках чувст­вуешь себя хозяйкой положения.

Но, как всегда бывает, стоит только самодовольно по­думать: «Ого, какая я стала опытная! До чего ж у меня все здорово получается, без сучка, без задоринки!» — тут же и кольнет тебя затаившийся незамеченный сучок, и споткнешься о непонятную задоринку.

В раздевалке за двумя рядами вешалок — негром­кий, но вполне уловимый шепот:

— Соня, ты принесла деньги на подарок Светлане Александровне?

Это Лена Некрасова спросила. А Соня Ильина (злост­ный неплательщик!) стыдясь, но и немножко уже серди­то отвечает:

— Мама сказала, что только после первого может дать!

Светлана так и застыла с рукой, протянутой к шубе. Затаилась в тени, выждала, пока уйдут девочки,— только бы не заметили! Побежала на автомат, позвонила Лени­ной матери:

— Елена Евгеньевна, мне очень нужно с вами пого­ворить! Нет, сегодня же! И очень вас прошу, чтобы Лена не знала о нашем разговоре!

Они встретились вечером на бульваре, пошли по крайней дорожке, где было темно и меньше людей. Ле­нина мать в тревоге.

— Я, кажется, напугала вас,— сказала Светлана,— но ничего не могу поделать, не могу ждать до завтра! Елена Евгеньевна, я сейчас услышала, что в классе соби­рают деньги на подарок мне к Восьмому марта. Ваша Ле­ночка говорила с Соней Ильиной. Я не хочу обижать ре­бят, Елена Евгеньевна, вам это легче сделать, чем мне, вы член родительского комитета. Скажите — только, по­жалуйста, сегодня же! — скажите вашей Леночке, кажет­ся, она у них кассир, скажите, что это не нужно, нельзя, нехорошо, скажите, чтоб она вернула деньги, если кто уже внес, и больше ни с кого не требовала!