Мама

В глубине комнаты сидит девушка с длинным носи­ком, в маленькой будочке, над окном которой надпись: «Справки выдаются»... и т. д. В руках девушки — судьбы всех входящих и ожидающих. На нее с надеждой начи­наешь смотреть еще от самой двери. У нее телефон под рукой, и обыкновенный, и внутренний, в самое святая святых,— она знает все.

Но еще раньше, чем спросить девушку в будке, нуж­но посмотреть на таблицу, висящую у самого входа, справа от лестницы: палата № 1, палата № 2... № 15... И в каждой палате — по нескольку кружков, на кружках фамилии... По правую сторону таблицы под каждой фа­милией надпись помельче: «девочка 3200 гр., 48 см.» или «мальчик 4300 гр., 51 см». По левую сторону табли­цы ни мальчиков, ни девочек нет. «Лебедева С.А.» Ни­чего больше не приписано внизу. Так было и вчера, и третьего дня.

Девушка в будке уже знает многих в лицо. Издали, еще не подойдешь, говорит:

— Ничего пока, товарищ капитан. Да вы не волнуй­тесь, все идет нормально.

А разве это нормально — третьи сутки! Когда при­шли со Светланкой, один парень привел свою жену. Так под ее фамилией еще вчера утром появилась целая ком­пания: «Мальчик — 2750 гр.», «Девочка — 2400 гр.».

Мелковатый народ, да и что-то есть в этом несерьез­ное — иметь близнецов. Молодого отца все поздравляют с веселым чувством превосходства: с нами, мол, такое случиться не может. Ничего, радуется себе, доволен. Вче­ра, говорит, двухместную коляску уже купил.

Пускай близнецы, пускай бы все ухмылялись, на тебя глядя, лишь бы поскорее, лишь бы Светланке было хо­рошо.

Вчера она подошла к окну, хоть и не полагается,— бледная, под глазами круги, помахала рукой и вдруг исчезла.

Сегодня было совсем как на картине: подъехала «Победа», вышел из нее счастливый отец, передал нянеч­ке чемодан, подождал совсем немного у двери, все на него с таким интересом смотрели. А он-то сияет, разду­вается прямо от гордости!

И наконец выходит молодая мать с голубым сверт­ком, а сзади нянечка...

На скамейке напротив, как раз под картиной с пол­зунками, девочка лет четырех утешает отца:

— Ты, папка, не вешай нос, это даже лучше, что де­вочка! Мы с ней будем посуду мыть, комнату убирать.

Кому как повезет. Не все желания исполняются. Ве­селая бабушка сидит, рассказывает соседкам:

— Я ему говорю: «Тебе, Вася, мама братишку купи­ла, завтра привезет». А он: «Зачем же братишку? Мы ведь с мамой решили, что мне сестренку нужно купить!» А я ему: «Что ж делать, дорогой, выбора не было!»

Зазвонил телефон, девушка в будке берет трубку. Все настораживаются.

— Николаева?.. Да, да, сын у нее родился, товарищ Николаев!.. Здорова... Да, все хорошо.

Пауза. Снисходительно улыбаясь, девушка говорит с ударением:

— Какая длина? Сорок девять сантиметров. Что же вы длину спрашиваете, а не спрашиваете вес?

Общее оживление в комнате. Все же знают прекрас­но: вес важнее, чем длина: это элементарно! Только рас­терявшийся, неопытный отец может ляпнуть такое!

Счастливый! Николаеву только вчера вечером при­везли!

Пойти, что ли, покурить...

Все знакомо до мелочей около этой двери. Три сту­пеньки, выбоина с краю тротуара. Вон в том окне видел Светланку, второе от угла. Большое дерево — липа, уже начинающая желтеть. Каждый изгиб коры, каждый сучок знаком на этой липе... Сорвался и, плавно вращаясь, слетел на тротуар золотой лист.

А может быть, останутся окна такие же точно, как были, и лист не успеют затоптать прохожие, а Светлан­ка... Нет, об этом думать нельзя!

Константин вдруг нагнулся и поднял упавший лист. Повертел за черешок — до чего же он легкий и нежный! Опять бросить на тротуар? Оглядевшись, будто стес­няясь чего-то, бережно положил на широкий выступ стены.

Иногда мы становимся суеверными. Должно быть, именно в такие минуты напряжения всех душевных сил и страха за близкое существо наши предки давали обеты богу. Построить какую-нибудь там часовню... А ино­гда совсем дикие вещи: обещали не родившегося еще сына сделать служителем церкви, а дочку отдать в мона­стырь...

Сегодня полковник спросил:

— Кого же хочешь, капитан, сына или дочку? В ответ только рукой махнул:

— Все равно! Лишь бы благополучно!

Было еще когда-то: легкий осенний лист долго лежал между страницами записной книжки. Красный сквозной лист рябины. Надя дала на память, уезжая в эвакуацию в сорок первом году... Берег тот листок... Лежал в карма­не гимнастерки. Светланка, не было тебя со мной в боях. Была Надя. И еще долго потом, столько лет потом...

Любовь?.. Нет, любви уже не было. Любить так долго без взаимности — какие-то особенные свойства характера для этого нужны.

Вот Алексей мог... Очкарик добродетельный. Любил Надю молчком... Что-то в нем всегда было эдакое тол­стовское, вегетарианское...

Все равно Надя была в мыслях, как заноза какая-то! А теперь — чудно!— даже забыл вспоминать о ней.

А Светланка казалась девочкой... младшая сестренка, девочка-друг.