Мама

— Просим, Олечка, просим! — Это Костя подал голос с террасы, где он сидел, с явным интересом прислушива­ясь к разговору.

— Хорошо, я вам расскажу. Идем, Димок, предска­зывать им их будущую семейную судьбу. Ты, Аллочка, с первых же месяцев отдашь своих в ясли на пятидневку, а сама будешь в школе преподавать и писать кандидат­скую диссертацию! По воскресеньям будешь обучать своих детей печатать на машинке, и, когда диссертация будет написана, твои дети ее дисциплинированно, без единой ошибки перестукают.

Оля отвернулась от Аллы, остановилась перед Галей Солнцевой.

— У Гали очень хорошая мама. Конечно, она не отка­жется быть хорошей бабушкой. Судьба Галиных ребят в надежных руках.

— Олечка, а мы? — спросили Аня и Валя, сестры-близнецы, очень похожие друг на друга.

— Аня-Валя выйдут замуж тоже за близнецов и бу­дут ходить на работу по очереди — одна работает, другая дома с ребятишками сидит, все равно они у вас все оди­наковые будут, не разберешь, какой чей!

— Здорово! — сказала Нюра Попова.— Олечка, а я?

— У Нюры младенец будет востроносенький и само­стоятельный, сам себя пеленать, сам себя искусственно вскармливать — маме никаких хлопот.

Светлана, любуясь Олечкой, смеялась вместе со всеми. И вдруг вспомнилось, как после войны приехал в детдом Олин отец. А Оля и ее братишка, маленькие и жалкие не узнали его, испугались — он танкистом был, в танке горел, все лицо в ожогах...

К этим ребятам было даже какое-то материнское чув­ство.

Радостно думать, что выросла Оля хорошей — и хоро­шенькой, между прочим! — и умницей. Заботится об отце и братишку ведет, говорят, твердой рукой.

— Олечка, ты ничего не сказала про себя.

Нюра Попова, немного уязвленная своим будущим востроносеньким младенцем, заметила не без яда:

— У Олечки отец в военной академии работает, вы­даст ее за генерала, квартира из четырех комнат, две домработницы...

Оля согласилась добродушно:

— Еще один вариант. Могу добавить в защиту Свет­ланы, что «детоводство», как мой папа говорит, занятие трудоемкое, но увлекательное, увлекательное, но трудо­емкое. По себе знаю: один мой братец чего стоит, а ведь Славка у нас хороший мальчик. Будет у тебя, Алла, свой, и никуда ты от него не денешься!

Вечером, после купания, гулянья, игры с Димкой, со­брались уезжать.

— Рано еще,— сказала Светлана.

Но вспомнили, что хотели попасть в кино на 10.30.

— Светик! А ты поедешь с нами? Мы ведь и тебе би­леты взяли... два билета, можешь с Костей. Картина за­мечательная! Все очень хвалят.

— Галочка! Да как же мне: сейчас Димку кормить. Она проводила их до мостика. Вернулась. И стало ей

чуточку грустно. Потом понесла Димку в дом. Он улыб­нулся, уже сонно. Светлана ему ответила:

— Нет, Димок, это все-таки самое лучшее на свете!

— Что самое лучшее? — спросил Костя. Светлана прижала к себе Димку:

— Вот это.

А девушки, идя к станции, жалели Светлану, и каж­дая порадовалась за себя: свобода — это пока тоже очень хорошо.

XIX

Костя приезжал из Москвы всегда с одним и тем же поездом. Если нужно было зайти что-нибудь купить, на полчаса или на час позднее.

В субботу Светлана с Димкой на руках вышла, как всегда, за калитку. Мимо проходили дачники и местные жители, растягиваясь вдоль зеленой улицы небольшими партиями: самые шагастые — впереди, старенькие и не­торопливые — сзади. Потом пауза на десять — пятнадцать минут, и новая порция идущих со станции.

Семь, восемь часов... Некоторые здоровались. Свет­лана спрашивала:

— Вы каким поездом? Папку нашего не видели?

Нет, не видел никто. Димке, пожалуй, вязаную коф­точку пора надеть... Вернулась в дом. Пока одевала — прислушивалась.

Опять вышел за калитку нарядный ребенок в голубой вязаной кофточке, в шапочке с помпоном.

— Ну-ка, Димок, скажи: «Па!»

Но Димка говорит: «ма» и еще «дай-дай». Только два слова, больше ничего не говорит.

Тетя Леля пришла с речки.

— Не приехал Костя?

— Нет еще.

А Константин выехал как раз со своим обычным поез­дом. Смотрел в окно и думал, как много было в жизни связано с железной дорогой. Сначала поездки с матерью, потом — самостоятельные, поездки с товарищами, поезд­ки вдвоем. Дачные поезда, поезда дальнего следования, воинские эшелоны.

И еще думал — как мало ему пришлось быть дома за последние одиннадцать-двенадцать лет.

Когда приезжаешь в одно и то же место с такими вот большими промежутками, иной раз вдруг представится, что не было этого промежутка, что вовсе и не уезжал ни­куда.

За окном поворачиваются дома поселка, выдвигаются один из-за другого. Отсюда видно мамину библиотеку. И кажется — вот сейчас выйдет мама на крыльцо и по­машет платком. Прямо даже чуть не привстал, чтобы самому помахать.

Дорога со станции знакома до мелочей. А то, в чем она изменилась, уже несущественно, теперь кажется, что всегда было так.

Постарше и пореже деревья, повыше кустарник, новые заборы, новые бревна моста. Вот здесь, именно здесь, перейдя речку, часто встречал Надю.

Иногда встречи бывали случайными, но чаще это был тонкий расчет, стратегический план.

Усмехнувшись, Константин невольно замедлил шаг и даже приостановился, перейдя мост.